День шел как по маслу, и священник был поистине счастлив: жизнь была наполнена смыслом, а его служение всевышнему давало быстрые и на удивление зрелые плоды.
– Ваше благословение! Ваше благословение! – вбежал в храм диакон. – Там все готово! Пора!
Отец Василий с неудовольствием глянул в сторону своего неуемного помощника и не выдержал, улыбнулся: в последнее время он все чаще ловил себя на мысли, что рвение диакона заслуживает скорее похвалы, чем порицания. Даже если он и прерывает глубокомысленную беседу своего начальства с паствой.
– Да-да, сейчас едем, – кивнул он.
* * *
Отец Василий окинул взором собравшуюся у проруби толпу, дождался, когда мужик спустится, держась за поручни, по обледеневшей лесенке в воду, наклонился и, троекратно погрузив голову мужика под воду, произнес:
– Крещается раб божий во имя Отца, аминь… и Сына, аминь… и Святого Духа, аминь.
Мужик был крепкий, плотный, но и у него перехватило дыхание от ледяной воды. Он выскочил из воды, нетерпеливо натянул на себя белую простыню, подставил голову для крестика и с трудом дождался, пока священник троекратно проведет его вокруг обмерзшей заснеженной купели.
Отец Василий начал чтение Апостола, как вдруг его внимание отвлек странный всклокоченный человек. Священник заставил себя завершить чтение, отер миро, быстро отхватил большими старинными черными ножницами клок волос крещаемого и не удержался – глянул…
Это был Маконя.
Великовозрастный хулиган стоял в толпе, но глаза его были пусты и безумны, а губы беспрерывно шевелились. «Что с ним?!» – испугался священник, на мгновение даже прервав чтение. Таким он Маконю не видел никогда.
«Наркотики?» – подумал священник.
Маконя тихо тронулся с места и, отойдя в сторонку, там, где народу было поменьше, стал раздеваться…
Люди оборотились к нему.
«Креститься хочет? Что-то не похоже…»
Главный хулиган города, похоже, был в полном трансе. Он явно не отдавал себя отчет ни где он, ни что делает. Наверное, так вел бы себя обессиленный, смертельно уставший зомби, всем своим мертвым сердцем желающий только одного – обратно в могилу, обратно в покой… Маконя кинул в снег потертую рыжую шапку, сбросил с плеч куртку, и только тогда отец Василий увидел в его руках белую пластиковую канистру… Маконя медленно открутил пробку, поднял канистру и начал выливать содержимое на себя. Остро пахнуло бензином.
Народ растерянно молчал.
– Господи, помилуй! – вырвалось у отца Василия; он отпустил крещаемого и бросился к Маконе.
Отчаянно завизжали бабы.
Маконя полез рукой в карман, достал зажигалку, и в тот самый момент, когда он уже поднял ее к волосам, священник бросился на него и сшиб с ног. «Спаси и сохрани! – отчаянно шептал поп. – Спаси и сохрани!» Он с усилием вырвал из Макониных рук зажигалку, отшвырнул ее как можно дальше, привстал и рывком посадил, а потом и поднял хулигана на ноги.
– Что случилось?! – крикнул он. – Что стряслось?!
Маконя смотрел сквозь священника, и его губы беззвучно шевелились. Бабы все визжали и визжали.
– Говори громче! Я не слышу! – проорал отец Василий и приложил ухо к самому Макониному рту.
– Не любишь себя, так убей… – еле слышно прошептал Маконя. – Не любишь господа, так умри…
– Что ты сказал? – удивился священник: насколько он помнил, Маконя со школы был кондовым атеистом. – Повтори!
– Не любишь себя, так убей… – снова так же тихо прошептал Маконя. – Не любишь господа, так умри…
Воцарилась тишина, но отец Василий так и стоял, схватив Маконю за грудки и вдыхая острый бензиновый дух. В Маконе словно тикал часовой механизм или прокручивалась одна и та же неизвестно зачем записанная пленка. И он повторял и повторял, вот уж действительно как заведенный: «Не любишь себя, так убей… Не любишь господа, так умри…»
Священник размахнулся и расчетливо, в четверть силы закатил Маконе пощечину. Воздух зазвенел, а Маконина голова мотнулась из стороны в сторону.
– Смотри на меня! – заорал он Маконе в лицо. – На меня посмотри!
Маконя с трудом почти сфокусировал глаза на священнике, но удержать внимание не мог.
Отец Василий размахнулся и закатил ему еще одну пощечину. Бабы в толпе охнули. Маконина голова мотнулась набок, да так и повисла.
– Смотри на меня! – заорал священник. – Что случилось?! Почему ты это сделал?!
Маконя с усилием поднял голову, и в его глазах мелькнул испуг.
– Я не хочу умирать, – тихо, но внятно произнес он.
Священник все понял. Сатанинский промысел достал его и здесь. Но он не собирался уступать! Отец Василий поставил Маконю прямо перед собой, встряхнул и, пронзительно глядя ему в глаза, строго спросил.
– Как тебя нарекли?
В глазах престарелого хулигана застыло изумление.
– Как звать тебя, спрашиваю?!
– Андреем…
– Крещен ли ты, Андрей?
Маконя задумался на бесконечно долгие пять или шесть секунд и отрицательно покачал головой.
– Готов ли креститься?
Маконя снова задумался, и вдруг в его глазах появилась надежда – отчаянная, страстная… Он кивнул.
– Отрекаешься ли от сатаны, Андрей?! – громко и членораздельно произнес священник. Это было не совсем по правилам, но по правилам было некогда.
Маконя кивнул.
– Обещаешься ли господу Иисусу Христу?!
– Да… обещаюсь… – внятно произнес Маконя, но глаза его тут же помутились, и он снова затянул свой речитатив: «Не любишь себя, так убей…»
Священник сорвал с Макони мятый пиджак, стянул через голову свитер и, призвав на помощь диакона, стащил сапожки, содрал брюки и, раздев до трусов, потащил к проруби.
Они с диаконом сбросили Маконю в ледяную воду, окатив толпу волной хрустально чистых брызг. Отец Василий, велев диакону крепко держать крещаемого, дабы не утонул, запоздало кинулся за требником и миро. Но лучше было так, чем никак.
– Крещается раб божий… – громко, внятно начал читать он, и притихшие люди напряженно смотрели, как исчезает в ледяной воде голова Андрея Маконина – еще несколько минут назад хулигана и безбожника, одержимого сатанинской страстью к самоуничтожению.
– Ну что? – вполголоса спросил диакон, когда Маконя вынырнул из проруби в третий раз.
Отец Василий вгляделся: глаза хулигана были ясны и осмысленны, и он явно хотел жить. «Велика сила господа!» – возликовал священник и выдернул Маконю на лед.
Тот так и стоял на четвереньках, пока с него отирали миро, а затем вешали на шею выпрошенный здесь же, у православных, освященный крестик, и поднялся, лишь, когда священник повел его вокруг проруби. И уж потом, когда люди помогли одеть нового обращенного, Маконя поднял глаза на священника.