– Понадобится в туалет, с собой тащи, – наказал он. – И чтоб храмовые двери каждый раз за собой закрывал…
Алексий с готовностью кивнул. Но отец Василий на этом не успокоился и каждый вечер уходил из храма как можно позже, ревниво наблюдая за работой молодого живописца.
А всего-то через три дня копия была готова. Священник посмотрел на это исполненное на простой сосновой доске «произведение искусства» и даже поежился: и такое убожество они хотели оставить в храме на время экспозиции в качестве «полноценной» замены. Ни благости, ни святости тщательно откопированный лик не излучал. При всех формальных совпадениях черт лица, это вообще не был Николай Угодник! Отец Василий усмехнулся, с легкостью распрощался с художником и понял, что только теперь, когда за чужаком захлопнулась храмовая дверь, его по-настоящему отпустило! И пусть себе выставляют что хотят.
Но той же ночью все повернулось по-другому.
* * *
Отец Василий вообще очень плохо спал эту ночь. Он ворочался, невольно будил жену, но едва закрывал глаза, как ему начинали сниться жуткие кошмары – с кровью, бесконечным насилием и даже сексом. И лишь к трем утра он понял, что больше не может, тяжело поднялся с кровати и прошел на кухню.
– Не спится? – вышла вслед за ним попадья.
– Нет, Олюшка, не спится, – вздохнул он.
– Все о Николае Угоднике думаешь? – легко догадалась она.
– Думаю… – признался он.
– Так сходи, не мучай себя…
Отец Василий благодарно глянул на жену и начал торопливо собираться. Он не мог сказать, в чем тут дело, но страшная тревога охватила его. «Господи, помоги! – взмолился он. – Очень прошу тебя!»
* * *
До храма он бежал бегом. Стукнул на ходу в окошко сторожу Николаю Петровичу, кинулся к дверям, дрожащими руками воткнул ключ, повернул, метнулся к иконе…
Чудотворного лика на месте не было. Совсем!
Отец Василий заскулил, оглядел храм, метнулся было в алтарь: может, забыл, переставил чудотворный лик, но вовремя остановил себя. Он прекрасно помнил, что ничего никуда не переставлял. И тогда он развернулся и выбежал наружу. Окинул взором храмовый двор, метнулся к воротам и только здесь увидел единственного по ночному времени человека. Невысокий широкоплечий мужик с огромной сумкой в руках садился в «Опель».
– Стоять! – заорал священник и кинулся наперерез машине.
Мужик торопливо кинулся в салон, хлопнул дверцей, но священник снова рванул дверцу на себя и, когда «Опель» тронулся с места, рывком закинул грузное тело внутрь.
Здесь, в салоне было темно, и никаких лиц отец Василий не видел, но в том, что это и есть воры, почему-то ничуть не сомневался. Оттолкнувшись ногой от стремительно убегающего назад накатанного асфальта, священник навалился на мужика, но получил такой мощный удар в скулу, что на секунду даже отключился и пришел в себя, только когда его уже вовсю выталкивали наружу. Отец Василий судорожно схватился рукой за дверцу, выдержал еще один удар кулаком в лоб и, извернувшись, ударил широкоплечего ногой в лицо. Под ногой что-то хрустнуло, но уже в следующий миг священника безжалостно рубанули чем-то металлическим по пальцам и вышвырнули на укатанную дорогу. «Опель» с пару секунд буксовал, а затем рванул и исчез в морозной дымке. Отец Василий перевернулся на живот, упершись окровавленным лбом в грязный снег, поджал колени под себя и медленно встал. Если бы он смог заплакать, он бы заплакал. Но он не мог.
* * *
Через полчаса вся усть-кудеярская милиция была на ногах. Через сорок минут ориентировки ушли и в область. Но менты ничего не обещали. Даже через час, когда ребята из ОУВД подняли с постели и доставили в «обезьянник» писавшего копию художника и созвонились со Светланой Владимировной из областного Управления культуры, никаких реальных нитей в руках у следствия не было. Привязать похищение к снятию копии не удавалось, а других версий у отца Василия не было.
– А продать ее можно? – допытывались следователи у священника.
– В России нет, – качал головой отец Василий.
– А за рубежом?
– Наверное, можно, – печально признавал священник. – Икона редкой силы и красоты; это даже неспециалист увидит…
Следователи вздыхали и чесали затылки. Не было им печали…
Отец Василий сидел, баюкая свою искалеченную, судя по всему, монтировкой руку, и думал.
– От вас в Москву позвонить можно? – спросил он милицейского майора и пояснил: – В патриархию. Они должны об этом знать.
Майор вздохнул и разрешил.
* * *
К утру отец Василий подключил всех: даже отца Никифора – не та ситуация, чтобы давать волю своей гордыне, а у Никифора, как он знал, были неплохие специалисты из бывших ментов. А к обеду в Усть-Кудеяр приехали командированные патриархией монахи. Но и к вечеру все было покрыто мраком неизвестности. И наступил момент, когда отец Василий понял, что больше не может, взял литр водки и пришел к Косте.
– Все, Костя, – стукнул он красивой импортной бутылкой о стол. – Кончилась моя духовная карьера! Давай-ка мы это обмоем.
– А что стряслось? – удивился главврач. – Господи боже мой! Мишаня! Да на тебе лица нет! А с рукой что?
– А-а! Пустое! – отмахнулся священник.
– Ну-ка подожди! Да у тебя пальцы переломаны! Ты у врача был?
– Некогда мне было по врачам ходить…
– А ну пошли!
Пока Костя вправлял два сломанных пальца, делал уколы и накладывал гипс, отец Василий рассказывал…
– Так, говоришь, когда ты ударил, что-то хрустнуло? – переспрашивал Костя.
– Я ментам уже сказал, – кивал священник. – Думаю, что нижнюю челюсть я ему свернул… Или сломал.
– И они пока никого не нашли?
– Нет.
– А ну-ка, выйди, в приемной меня подожди…
Священник недоуменно посмотрел на своего друга: впервые за все время их знакомства Костя хотел что-то от него скрыть.
– Не смотри так, – покачал головой главврач. – Или ты не знаешь, что не со всеми травмами народ в поликлинику ходит?
– И что?
– Просто я кое-кого знаю, кто этим… занимается. Иди, я сказал, в приемной посиди… Ну? Чего ждешь?! Быстро, я сказал!
Отец Василий пожал плечами и вышел. Он понимал, что Костя прав и не со всеми травмами народ обращается в районные поликлиники, но он также прекрасно знал, что в таких местах у ментов, как правило, обязательно есть свои «уши»… А если не у них, то у ФСБ. Если бы что и было, там бы знали… Но когда Костя вышел к нему, он был сосредоточен и деловит.
– Есть контакт! – сжал он губы в ироничной, немного капризной гримаске. – Ты ему выбил четыре зуба и раскроил челюсть на три части.