– Ты что… его нашел? – привстал священник.
– Ага, – с простецкой прямотой кивнул Костя. – Ни за что не угадаешь, кто!
– Кто?! – выдохнул отец Василий и не выдержал, схватил-таки друга здоровой рукой за грудки!
– Полегче, медведь! – одернул его главврач и ядовито ухмыльнулся. – Коллега твой постарался! Из охраны отца Никифора… Слышал про такого?
– А зачем ему? – выпал в осадок священник. – Грех-то какой!
– А это уж не мне судить, – развел руками Костя. – И смотри, про меня молчок! А то ни в жисть тебе помогать не буду! Понял?
Отец Василий крепко прижал друга к груди, затем отпустил и озадаченно посмотрел на него.
– А как я ментам объясню? Откуда у меня такая информация?
– А это уж не моя забота. Соври что-нибудь… Скажи, что лицо вспомнил… ну, я не знаю!
* * *
Но врать не пришлось. Потому что, когда отец Василий, отягощенный невеселыми раздумьями, добрел до храма, его уже ждали командированные из патриархии.
– Нашелся Николай Чудотворец, ваше благословение, – деловито сообщил старший. – Спасибо отцу Никифору: посоветовал на товарный двор заглянуть, там и нашли…
– Да что вы говорите? – удивился отец Василий. – И какие выводы? Нет, дайте я угадаю! Оставить икону на временное хранение отцу Никифору… Я прав? Чтоб сохраннее было…
Монахи переглянулись.
– В общем, да, – кивнул старший. – Мы посовещались, позвонили в патриархию и пришли к выводу, что так будет надежнее. Понятно, что это только на время, но…
Отец Василий кивал и слушал, слушал и кивал. Он уже все для себя решил. И поэтому спокойно подписал все бумаги, тепло попрощался с монахами, сходил домой и, неторопливо, с чувством перекусив, поцеловал Ольгу в щеку и отправился заводить свой «жигуль».
* * *
До областного центра он добрался после десяти вечера. А в одиннадцать уже дергал витую веревочку звонка на железных воротах крутого, навороченного коттеджа отца Никифора.
– Отец Никифор не принимают, – выглянул в глазок охранник.
– Тогда пакет для него прими.
– Опустите в ящик для почты, – холодно предложил охранник.
– Не пройдет. Я уже пробовал.
– Сейчас… – залязгали многочисленные затворы, и в дверном проеме показался крепенький молодой монашек. – Где ваш пакет?
– Вот он! – священник схватил охранника здоровой рукой и насадил его носом на свой крепкий лоб, а потом для верности немного добавил гипсом по шее и, дождавшись, когда тот рухнет на засыпанную снегом клумбу, решительным шагом прошел к двери.
Они здесь были оба: и отец Никифор, и тот самый, теперь закованный в гипс по самые глаза. Два кресла, камин, журнальный столик, рюмочки, коньячок – в общем, полная идиллия…
– Здорово, братия! – весело кинул с порога отец Василий. – Или мне вас теперь лучше братвой называть?
Монах в гипсе побледнел. – Не бойся, не трону! – сразу успокоил его священник. – Тебе и так досталось… а вот тебя… – священник подошел к отцу Никифору и взял его за ворот. – Тебя, видно, поучить придется…
Сзади на него набросился тот самый молодой крепкий монашек, что уже получил свое у ворот, но отец Василий легко отшвырнул его в сторону и потащил отца Никифора в центр холла. Сунул гипсом в живот, еще раз, еще…
– Только не по лицу! – страдальчески прохрипел умный отец Никифор. – Мне на службу завтра! Только не по лицу!
Отец Василий засмеялся и отшвырнул мерзавца в его кресло.
– Что делать-то будем? А, святые отцы? Как мне с вами разговаривать: как с братией или как с братвой?!
– Что вы, отец Василий! Мы и в мыслях не держали, что так получится! – затараторил отец Никифор и с тем же выражением страдания и мольбы уставился на коллегу. – Вы уж простите нас… Не сообщайте митрополиту…
Мужик смотрел в корень.
Отец Василий покачал головой, повернулся, поднял за ворот охранника, поставил его на ноги и потрепал по щекам.
– Как ты, брат?
Молодой охранник с трудом приходил в себя.
– Ты уж меня извини, не рассчитал… Иди-ка лучше на стульчике посиди… – И снова повернулся к отцу Никифору: – Слушаю вас, ваше благословение…
– Забирай икону, отец Василий! – торопливо заговорил тот. – Она твоя! И прости уж нас, неразумных! Бес попутал! Ей-богу, не думали мы, что такое дело выйдет. Я уж сто раз пожалел. Забирай!
Отец Василий покачал головой: ох, умен был отец Никифор! Даже чересчур, и оторваться толком не дал! Он подошел к столику, налил себе граммов пятьдесят коньячку, неторопливо, с удовольствием выпил и поставил рюмочку обратно.
– Поехали.
* * *
Отец Василий добрался в Усть-Кудеяр только к двум часам ночи. Оставил машину у сторожки Николая Петровича, позвонил Ольге, открыл высокие резные ворота храма и поставил чудотворную икону на ее почетное место. Он долго смотрел на нее, силясь понять, что происходит в его душе, но ничего понять не мог: внутри было пусто и холодно. И тогда он медленно опустился на колени и начал молиться.
Слово за словом и минута за минутой он уже по три раза произнес все, что должно, и только тогда внезапно понял, что именно не так. И просто начал просить прощения. Только теперь до него дошло, сколько неправды, гордыни и насилия довелось увидеть этому лику по возвращении в мир людей. В крови и насилии уходила эта икона в темный, пустой подвал шестьдесят с лишним лет назад; в крови и насилии она и возвращалась… Он заплакал, содрогаясь от ужаса и презрения к себе, не увидевшему сразу, с первых минут этой простой и очевидной истины…
– Прости меня, святой Угодник Николай, – против всяких канонов просил он. – Прости всех нас. Мы так и не научились жить в мире и согласии с Христовым заветом. Но ты же знаешь, мы учимся, страдаем и очень хотим этому научиться… Прости нас, если сможешь… И помоги нам, если захочешь…
* * *
А через три дня в храм пришла нестарая женщина. Она упала перед светлым ликом на колени и долго, искренне благодарила святого за что-то свое, известное только ей. И давно уже отец Василий не видел, чтобы кто-то молился с таким сильным и светлым чувством. Он долго боролся с собой и все-таки не выдержал, подошел.
– Что с вами случилось?
– Сынок мой живой оказался, – глотая слезы, сказала женщина. – Они мне в декабре похоронку на него прислали, а я все не верила, все Николая Угодника за него просила… А сегодня из госпиталя письмо пришло… Жив мой Сереженька!
Отец Василий растерянно огляделся и наткнулся взглядом на диакона – тот широко, счастливо улыбался. И в этот момент священник мог бы поручиться чем угодно, что они подумали об одном и том же: эта женщина права в своем чувстве, потому что только что произошло самое настоящее Чудо. Такое простое в своей житейской сути, такое легко оспоримое со всяких там «научных» точек зрения и такое великое в своем первозданном естестве. А значит, воссоединилась насильственно разорванная связь времен, и значит, сам святой Угодник Николай стоит сейчас среди них и радуется просветлению еще одной христианской души.