– Что-то мне нехорошо, – подошла к нему сзади Ольга.
– Пора? – встревожился отец Василий. Супруга уже говорила ему, что до родов осталось всего ничего.
– Вроде бы нет, – виновато улыбнулась Ольга. – Просто как-то тошно… Может быть, к Косте обратиться?…
К священнику подошел милицейский офицер.
– Придется вам, батюшка, с нами проехать.
Отец Василий вздохнул: ему определенно предстояло объяснять свою причастность к делам костолицего Бориса Ефимова.
– Ладно, – кивнул он. – Поехали. Только по пути жену в больницу подкиньте.
* * *
Костя, как всегда по вечерам, сидел в своем недавно отремонтированном кабинете. Он с тревогой посмотрел на Ольгу и с явным неудовольствием – на священника.
– Толяна еще не выпустили, – поставил он отца Василия в известность, всем своим видом показывая, как недоволен этим.
Священник кивнул: он собирался поднять этот вопрос в ментовке давно, сразу, как только услышал, но обстоятельства сложились иначе.
– Что с тобой, Олюшка? – куда как ласковее посмотрел главврач на попадью.
– Пора, батюшка, – дернул священника за рукав офицер. – Скобцов ждет.
Священник еще раз посмотрел на свою супругу и с неохотой подчинился. Заставлять начальника милиции ждать было бы неумно. Следуя за офицером, он стремительно вышел из кабинета, сел в ментовской «уазик» и не более чем через десять минут предстал пред светлые очи местного милицейского начальства.
* * *
Скобцов выглядел усталым. Он жестом пригласил отца Василия присесть и, разложив на столе какие-то бумаги, выжидательно уставился на священника.
– Что вас интересует, Аркадий Николаевич? – прямо спросил отец Василий. – Говорите, не стесняйтесь.
– Ну, во-первых, – задумчиво хрустнул костяшками пальцев Скобцов. – Что связывает вас и Ефимова. И во-вторых, что за деньги упоминались в разговоре с э-э… неизвестным во дворе вашего дома…
– Неизвестный, о котором вы говорите, дважды видел меня и Ефимова вместе, – не считая нужным что-либо скрывать, сразу начал священник. – А один раз я даже подвез Бориса Николаевича до храма, где он и покаялся принародно… вы, разумеется, это помните…
Скобцов нервно заерзал на стуле. Он, конечно, помнил.
– Вот, в общем-то, и все, что нас связывает, – продолжил отец Василий. – Но неизвестный, кстати, его кличут Батей, если вам интересно, счел этого достаточным, чтобы записать меня к Ефимову в друзья.
– А что это за деньги? – еще сильнее заерзал на стуле Скобцов.
– Ефимов говорил мне, что ему должны деньги, – задумчиво произнес отец Василий. – Видимо, за работу в секте… А потом этот Батя сказал странную фразу… типа того, что, мол, теперь И ОН нам должен… Честно говоря, у меня сложилось ощущение, что они просто охотятся друг на друга.
– Это деньги сектантских фирм? – неожиданно прямо спросил Скобцов.
– Я думаю, да, – кивнул священник.
– А вы нам Ефимова отдать не захотели… – печально констатировал начальник милиции. – И после этого еще утверждаете, что вы ему не друг…
– Я ему не друг, – повторил отец Василий. – Но отдавать Ефимова вам… Поймите, я священник, а не сексот. И потом, как бы я это сделал?
– Вы – крупный, сильный мужчина, – покачал головой Скобцов.
– Мне его не одолеть, – хмыкнул священник. – Пробовал, и не однажды…
– Я помню, – язвительно усмехнулся Скобцов. – Эта драка на празднике…
– Точно, – кивнул отец Василий. – Вы еще так вовремя тогда вмешались.
Оба смолкли. И Скобцов, и священник прекрасно понимали, что все они тогда были не на высоте, но кто мог предположить, что какая-то паршивая секта способна перевернуть всю жизнь городка вверх тормашками…
– Вы бы Веру и Толяна отпустили, – то ли попросил, то ли предложил священник.
– А-а… Афанасьева и эту, как ее, шашлычницу? Уже отпустили. С полчаса назад.
Они снова умолкли. Обычный ментовской допрос в этой ситуации явно был неуместен. А ни о какой «дружеской беседе» между ними не могло быть и речи. Это понимали оба. На скобцовском столе пронзительно и тревожно зазвонил телефон. Начальник милиции поднял трубку и через секунду удивленно протянул ее отцу Василию.
– Это вас.
Священник недоуменно пожал плечами и приложил трубку к уху.
– Слушай, поп, – раздался лишь слегка искаженный, очень знакомый голос. – Короче, баба твоя у нас. Будешь дергаться или ментам чего стуканешь, сам знаешь, че будет. Понял?
Священник шумно сглотнул.
– Я тебя спрашиваю, ты понял, сука?! – повторил в трубку Игорьков голос.
– Понял.
– Жди звонка, козел.
В трубке раздались гудки, и священник растерянно посмотрел на Скобцова.
– Что? – тревожно спросил начальник милиции. – Кто это? Что стряслось?
– Олюшка у них… – потерянно сказал священник.
* * *
Вообще-то Скобцова следовало только поблагодарить: он не отпустил отца Василия, пока не выжал из него самые мельчайшие детали о похитителях, и тут же поднял на поиски попадьи все свои силы. Уже позже, много дней спустя, священник узнает, что Аркадий Николаевич вытащил на проведение операции всех, действительно всех своих людей.
Но тогда отец Василий закатил в кабинете начальника милиции настоящую истерику. Он рвался в больницу, из которой похитили попадью, грозя всех там поубивать; он требовал выдать ему оружие и машину; он вообще плохо отдавал себе отчет в том, что делает…
Конечно же, Скобцов его отпустил. Не раньше, чем узнал все, что можно было узнать от попа в таком состоянии, но отпустил. Трудно было удержать совсем потерявшего разум от горя мужика. И тогда отец Василий рванулся-таки в больницу.
Он жестоко, до полной потери сознания, избил здоровенного вахтера на входе, расшвыривая врачей и санитарок в стороны, пробился в палату, из которой похитили его жену, и там упал лицом в простыни, на которых она лежала, и разрыдался. Ужас возможной потери сбросил его в самый низ, туда, где ничто не имело смысла.
Сзади подошел Костя и положил дружескую руку ему на плечо.
– Прости меня, Миша, – тихо сказал он. – Я не успел ничего сделать.
– Ты же говорил, у тебя охрана есть! – прорыдал в ответ священник.
– Они в него стреляли. Охранник теперь и сам в операционной лежит, – сказал врач. – А тот, которого ты избил, вообще ни при чем; он минут двадцать как заступил…
– Сколько их было? – оторвал голову от простыней отец Василий.
– Санитарки сказали, трое. Один явно главарь – одет слишком хорошо, и с ним два здоровенных жлоба. Они-то в моего охранника и стреляли… Четыре попадания: три – в легкие и одно – в печень.