– У меня пилка для ногтей есть, – обшарив карманы, сообщил мулла. – Можно попробовать прут перепилить, а затем и кладку расшевелить.
– Больше пользы будет, если ты веничком остатки посещения туалета с пола соберешь, – язвительно прокомментировал сообщение врач. – А то разнес по всей квартире...
– Хорош, мужики, – осадил их священник. – Пилочка тоже неплохо, хоть какое-то оружие... У меня вот, жаль, ничего нет...
– А крест? – невинно поинтересовался врач. – Если такой штукой да по котелку...
– Не богохульствуй, – вздохнул священник. – А то и впрямь по котелку заработаешь... Какие еще предложения?
– Если они придут, я могу попробовать свой удар повторить, – робко предложил чекист. – Все-таки один раз получилось...
– Тоже неплохо, – сглотнул отец Василий. – Что еще?
– А что тебе еще надо?! – взорвался главврач. – Что ты всех достаешь?! Нету отсюда выхода! Нету!
– Не согласен, – привстал с корточек мулла. – Лично я пошел решетку пилить. Все лучше, чем сопли распускать.
– Давай-давай! – зло кинул ему вслед Костя. – Это же всего лишь каленая арматура, как раз через год перепилишь!
– У меня времени много, – тихо и незлобливо ответил Исмаил и побрел в сторону заделанного решеткой и кирпичной кладкой окна.
Некоторое время Костя молчал, но досада взяла свое, и он выбрал себе новую жертву.
– Это все из-за тебя, козла! – не скрывая ненависти, прошипел он чекисту. – Сидел бы в своем кабинетике, бумажки перебирал, и ничего бы не случилось...
Это было чистой правдой. Если бы Журавлев соблюдал инструкции, давно бы всех, кого надо, повязали. А может быть, и детей уже нашли. Но поддержать Костю в его праведном гневе сейчас означало поддержать сеяние раздора. А этого допустить было никак нельзя.
– Хватит, Костя, – попросил отец Василий. – Не время. И вообще, не трогай мужика...
– Не трогай?! – вскипел главврач. – Да от таких, как они, все беды в стране!
«Ну вот, завелся... – досадливо поморщился поп. – Теперь не остановишь!» Он терпеть не мог эту, обычно присущую Косте в нетрезвом виде, псевдопатриотическую патетику. Наверное, он не любил этого так же, как Костя не любил глубоко духовные по своему содержанию монологи священника. В этом смысле они были самые настоящие антагонисты.
– А что, не правда, скажешь? – ядовито хмыкнул врач. – Все никак в разведку не наиграются! Все, понимаешь ли, им лавры Лаврентия Палыча покоя не дают!
– Хорош, Костя, – снова поморщился священник. – Правда... хватит.
Его уже вконец достала эта немотивированная ситуацией агрессивность главврача.
– Все к власти рвутся! – не мог утихомириться врач. – Будто мало уже взяли! Пацаны, блин, безусые гибнут, а им хоть бы хны! Ну да, как же, вам же надо на ком-то ментов обкатать! Чтобы крови не боялись! Чтоб фильтрационные лагеря по всей стране ставить умели!
Чекист затравленно молчал. Конечно же, он не был согласен с этим насквозь гнилым и глубоко космополитическим по своему происхождению взглядом. Но, в отличие от своего не слышащего возражений «оппонента», старший лейтенант Журавлев прекрасно осознавал, что главное сейчас – сохранить единство в их небольшой группе.
– Все ждете, что ваш час придет... – несло и несло врача. – Чтобы снова! Единым строем! Шаг влево, шаг вправо – побег...
– Ну ты и зануда! – вздохнул священник, поднялся, пересек разделяющее их расстояние и обхватил друга за тонкую интеллигентскую шею.
Костя задергался и захрипел.
– Вот так мы и будем поступать с оппозицией, – весело и веско прокомментировал свои действия священник. – Хватит, Костя, уймись!
Он осторожно отпустил дружка и услышал, как тот обиженно засопел носом. «Блин! – подумал священник. – Совсем спился мужик! У него уже без спирта „гонки“ начинаются!»
К сожалению, медленно, но верно наступающий алкоголизм он приметил в товарище давно. Эта раздражительность по утрам, когда надо быть трезвым, это все меньшее количество операций, проводимых некогда высококлассным хирургом... Болезнь читалась во всем. Вот и теперь, мучимый этой дикой, ни с чем не соизмеримой «жаждой», Костя нес все, что придет в голову, лишь бы выместить хоть на ком-то свое острое, абсолютно физиологическое в своей основе раздражение.
– Ты лучше, Костя, вот что мне скажи, – тихо произнес отец Василий. – Когда ты пить завяжешь?
Было слышно, как Костя судорожно сглотнул и, как понял священник, надолго заткнулся.
* * *
Они просидели так часов десять. Время от времени священник вставал с корточек, чтобы размяться и разогреться; подходил к мулле, ощупывал сделанный пилкой для ногтей тончайший, еле заметный желобок на поверхности прута, говорил что-нибудь ободряющее, перекидывался короткими фразами с чекистом и снова садился рядом с Костей, спина к спине – так было намного теплее.
Мужики совершенно продрогли, принялись поочередно шмыгать носами; ноги у них стали затекать, а тяжелое, маятное настроение плотно повисло в воздухе. И лишь от муллы исходило что-то надежное и жизнеутверждающее; может быть, потому, что он совершенно не собирался приостанавливаться, даже на миг.
Исмаил тоненько дзенькал своей пилкой по толстенному пруту, и это был единственный звук, несший надежду. При всей нереальности затеи и недостижимости поставленной муллой цели.
Затем, судя по самочувствию, наступила ночь, и муллу сменил чекист, а затем главврач, и лишь под утро, наступление которого привыкший к ранним подъемам в одно и то же время священник почуял всем нутром, очередь дошла и до отца Василия.
Он ощупал надрез и с удивлением, переходящим в острый восторг, хмыкнул: за ночь мужикам удалось пропилить чуть ли не четверть толщины прута! Но и пилка потеряла чуть ли не четверть своей первоначальной ширины.
Он тихонько провел пилкой по теплой от беспрерывного трения поверхности прута, и железо отозвалось нежным дзеньком. В любое другое время и в любой другой ситуации этот звук вызвал бы у него закономерное неприятие, но не сейчас; сейчас это был звук будущей свободы.
– Пилка нагревается быстрее прута, – тихо сказал ему мулла. – Поэтому ты поплевывай на нее, чтобы не раскалялась.
– Хорошо, – кивнул в кромешной тьме священник и принялся пилить.
Пилка и впрямь нагревалась слишком быстро, и необходимость регулярно «поплевывать» не позволяла отцу Василию впадать в полутрансовое от недосыпа и ритмических покачиваний тела и повизгивания инструмента состояние. И все равно через пару часов священник невольно прислонился к стене, а еще через пару часов принялся впадать в дремоту и нет-нет да и ловил себя на том, что стукнулся лбом в стену.
– Хватит, – подошел к нему Костя. – Теперь давай я.
Отец Василий оценил глубину пропила и даже крякнул от удовлетворения: теперь прут был пропилен примерно на треть. Но и пилка, соответственно, стала намного уже, чем была.