Прошло семь лет. Наверное, я прошел полный круг. Вернулся в ту же точку. Я снова за стеной и опять дергаю себя за причинное место, предвкушая, как выйду из-за этой стены.

Стыдное действо вышло коротким, в два десятка вдохов и выдохов. Все быстро увеличилось в размерах, замерцало, сверкнуло яркими красками, затем устремилось в одну точку, и первая из судорог прошла по телу снизу вверх.

Но не судьба! – сзади грянул металл о металл, скрипнули поворачивающиеся петли, и до слуха донесся голос надзирателя:

– Чем вы занимаетесь?

– Дрочу! – громко, с ненавистью, ответил я и сотрясся. Из меня вылетело семя, прямо в предусмотрительно подставленное казенное полотенце.

– Повернитесь лицом!

Испытывая ярость, я отшагнул одной ногой назад и развернулся, закрыв тканью пах. Бросив на меня презрительный взгляд, вертухай помедлил, и дверной люк захлопнулся.

Вот так вышло, господа, что я все-таки изменил своей жене,– но не с другой женщиной на мягком диване, а с призраком нагой свободы – в одиночной камере тюрьмы.

От обеда я отказался. Зачем обедать в тюрьме, если ужинать придется в ресторане? Вскоре точный «Свояк» прогудел свой знаменитый скетч про ситуацию, когда в Москве три часа, а в Петропавловске-Камчатском – полночь. Еще через час я понял, что изнемогаю. Времени оставалось все меньше. Вряд ли генерал будет думать о моей скромной персоне до глубокого вечера. Наверняка все решится до истечения шести часов, официального окончания рабочего дня.

В семнадцать тридцать я был почти невменяем.

В семнадцать сорок снова заказали «на вызов». Я выкрикнул, что давно готов. Конвоир отомкнул засовы, и мы почти побежали в следственные помещения.

4

На этот раз я увидел своего адвоката – но в одиночестве. Лицо Максима Штейна напоминало древнегреческие маски плакальщиц.

– Ты остаешься,– сказал лоер. И ударил ладонями по столу. – Они не хотят тебя отпускать...

Я уныло рухнул на табурет.

– Постановление об избрании мерой пресечения содержание под стражей тебе принесут в камеру. Но это будет часов в восемь. Я специально пришел пораньше, чтобы ты все знал... – Лоер перешел на шепот. – Теперь – хорошая новость...

Я подобрался. Адвокат показал большим пальцем себе за спину, потом изобразил указательным и средним – шагающего по столу человечка. Это значило, что мой босс Михаил отпущен из тюрьмы на свободу. Следовательно, через несколько дней там же окажусь и я.

Перед силою наших денег никто и ничто не устоит.

Будет куплено все и вся.

Оптом и в розницу, малыми и большими пакетами, на бирже и вторичном рынке трейдеры и брокеры скупят всю свободу.

Для меня.

ГЛАВА 13

1

– А что было дальше? – спросил человек в белом свитере.

– А дальше – все. Конец,– ответил я. – Михаила (тут я показал пальцем на неподвижного, бледного Михаила, моего бывшего босса),– выпустили из изолятора, и он немедленно сбежал. Сначала, видимо, отсиживался на съемных квартирах... Потом – пришел в себя, сунулся на развалины нашего банка, кое-что починил и восстановил, собрал все деньги, какие только смог собрать, и ударился в бега. Покинул Москву. И вообще Россию. Обосновался на своей родине, в Белоруссии. Теперь это отдельная страна, там свои законы...

– Я не о законах,– поморщился второй собеседник. Так поморщился, что стало ясно – к законам он испытывает сугубое пренебрежение. – Этот деятель – он что, никак не помог тебе деньгами? И не только не поделился своими, но и украл у тебя твои собственные? То есть, ты шконку шлифовал, взяв на грудь всю вину за преступление, а он в это время собрал общие деньги и скрылся? И с тех пор никак не давал о себе знать? Много лет?

Я развел руками.

– Да.

– Все равно не понял,– сказал третий участник разговора, имея такой вид, как будто он давным-давно все понял. – То есть вы – ты и он – вместе сделали подпольный банк, так?

– Так.

– Без лицензии, без афиши, так?

– Именно.

– Это афера! Присутствующие издали утвердительные возгласы, очень негромкие.

– Потом вас поймали, и ты решил взять все на себя...

– Нет,– ответил я терпеливо и вежливо. – О том, что сидеть отправлюсь именно я, было договорено почти с самого начала. Еще в девяносто четвертом году. Когда мы пошли в гору. Примерно через год работы мы поняли, что бизнес можно раскрутить до небывалой силы. До миллионной высоты. Есть за что побороться, понимаете?

– Да, да, – опять согласились все, кивая. Все, кроме Михаила.

Я облизнул пересохшие губы.

– Но в таком бизнесе нельзя обойтись без нарушения законов: уголовных, административных, валютных, налоговых и всех остальных. «Черный нал», «отмывание денег» и тому подобное – это про нас. Михаил как хозяин, старший, главный, как отец-основатель не хотел сам делать «грязную» работу: искать чужие паспорта, создавать фирмы-однодневки, изготавливать поддельные бумажки – все это находилось в сфере моих прямых обязанностей...

Фраза вышла канцелярская. Второй участник разговора еле заметно поморщился, шевельнув сухими крыльями маленького острого носа, и бросил на меня быстрый пренебрежительный взгляд – опознав интеллигента.

– Продолжай,– разрешил мне Третий, имея такой вид, что и сам бы мог за меня продолжить.

Я сел поудобнее и прокашлялся.

– В случае наезда правоохранительных органов я должен был объявить себя начальником. Все нити замыкались на мне. Посредники и клиентура получали деньги от меня. На любых очных ставках люди опознали бы именно меня, и когда очные ставки состоялись, так и вышло. По нашему плану я спокойно должен был идти на отсидку, а он – сохранить деньги и бизнес. Деньги – большие. Иной шофер или врач столько не заработает и за десять жизней...

В целом беседа протекала весьма пристойно. Никто не кричал, не топал ногами. Собеседники произносили негромкие лаконичные тирады, терпеливо подождав, пока выскажется предыдущий оратор.

Разговаривали впятером.

Тот, кто сразу все понял – именно он вел беседу, – имел маленькое, полностью разрушенное тюрьмой тело. Из-под кожи его лица тупыми углами торчали кости. Рядом сидящий второй участник смотрелся как более согбенная и обезвоженная копия Третьего. Их прокуренные и прочифиренные гортани издавали скрипящие, каркающие звуки. Темные, с больными щеками лица то и дело собирались в мученические гримасы.

Одежда присутствующих смотрелась нелепо. Я долго всматривался, пока не понял, в чем дело. В гардеробах моих друзей причудливо сочетались как современные вещи, так и те, что давно вышли из моды. Основной оратор, например, облачился в модные брюки две тысячи второго модельного года вкупе с рубахой, устаревшей еще пять лет назад.