– Упрямый ты,– печально сказал урка. – Молодой и упрямый. Ладно. Мое дело – предупредить...
Я прижал руку к груди.
– Фрол! Я очень благодарен тебе за советы и предупреждения. Реально говорю. Из сердца. Я и сам знаю, что тут не профилакторий. Может быть, твой совет однажды спасет мою судьбу. В какой-нибудь другой тюрьме. В настоящей. Там, где грязь и голод. Но здесь, где мы все сидим, вполне приличные условия! Еда, тепло, тишина! Почему бы не использовать время с максимальной пользой для тела и мозга?
Коренной обитатель склонил голову, и весь его вычурный уголовный аристократизм слетел с него. Остался – старый и больной человек с расшатанными нервами. Ничего не ответив, он взял какую-то газету, прочитанную не менее чем десять раз, раскрыл и отгородился от меня ею – презрительно и демонстративно.
Я лег на спину и занялся привычным, никогда не надоедающим мне делом – бездумным изучением потолка. Злоба и обида сильно кололи душу. Мое самолюбие было уязвлено самым жестоким образом. Полуграмотный, косноязычный, дикий человек, кривой позвоночник, просто и доступно растолковал мне, что территория каземата принадлежит в первую очередь – ему. Я же, капиталист, журналист, без пяти минут миллионер,– представляю собой существо низшего сорта.
Почему, рассуждал я, с такой иронией эти взрослые, видавшие разные виды люди смотрят на то, как я истязаю себя тренировками? К чему взглядики, критические ухмылки? Может быть, пятидесятилетние существа с кривыми спинами примитивно завидуют? Вдруг они просыпаются каждое утро с острым желанием бросить курить, начать делать гимнастику, но уже не способны себя заставить? Они постоянно ищут себе оправданий. Им мешает запах пропотевших фуфаек, забота о подкожном слое, что-то еще.
А мне – ничего не мешает. Меня обокрал и предал собственный компаньон – даже это не должно мне мешать.
3
Затем меня посетило жгучее желание взять и рассказать коренному обитателю о своем бизнесе. Я даже сел и протянул руку за сигаретами. Фрол – он давно отложил свою газету и теперь тоже лежал на спине – бросил на меня недоуменный взгляд.
Однако, не сказав ни слова, я опять лег и отвернулся. Что рассказать? Как рассказать? Нельзя, нельзя ничего рассказывать. Из этих двоих любой, или оба сразу, могут быть осведомителями, подсадными стукачами, чья задача – сообщать начальству тюрьмы о каждом моем шаге или слове. А начальство доложит следователю Хватову и генералу Зуеву. Поэтому – никаких рассказов! Пусть и татуированный Фрол, и его друг Толстяк, и начальник изолятора полковник Разрез, и следователь Хватов, и генерал Зуев считают меня именно мирным бизнесменом, попавшим за решетку по недоразумению.
...Предположим, Фрол, у тебя есть миллион. Неважно, откуда он взялся. Ты продал нефть, или газ, или акции, или установки реактивного залпового огня. И, как сейчас это называется, заработал. Теперь тебе нужно выполнить гражданский долг и уплатить налоги. Ведь государство обязано строить школы, больницы, платить врачам и почтальонам. Тебе велят отдать часть денег, заставляют отполовинить куш, поделиться.
Ты не согласен. Денег жалко. Это тоже по-человечески объяснимо. И ты решаешь обмануть налогового инспектора. Плохо, конечно, но подобными фокусами увлекается весь мир, и нет на белом свете такого миллионера, который не содержит за свой счет целую банду хитрых людей, чья работа – придумать, как платить меньше. Я – один из них.
Твоя фирма, брат, процветает, ее название на рекламных щитах, гремит по телевизору. Она – твое детище. Но вокруг нее по мановению твоей руки возникают десятки других фирм. Незаконнорожденных организаций – ублюдков. Некоторые существуют только в виде круглых резиновых печатей, другие – как пачки бумаг, у третьих имеется даже офис с телефоном, но все они одинаковы в главном: их деятельность – фикция, она ведется исключительно на бумаге.
Тут, в темном лесу фирм-однодневок, ты и твои люди прячут свой миллион. В самой чаще этого леса.
Вот тебе, коренной обитатель, мой бизнес: я прихожу на работу, сажусь за стол, включаю оргтехнику – и изготавливаю фальшивые бумаги. Двигаю фуфло. Фабрикую. Поддельных документов должно быть много, очень много. Таково обязательное правило, когда-то выведенное мною, и я неукоснительно следовал ему на протяжении трех лет. Не пятьдесят, не сто договоров, не две или три картонные папочки, а битком набитые шкафы. Чем больше бумаг, тем лучше! Я делал по пятнадцать-двадцать килограммов в месяц и сфабриковал за свою карьеру примерно три центнера. Чтобы изучить этот Монблан, эту Фудзияму фуфла, десяти опытным экспертам понадобится полгода. Они утонут в бумагах, как в болоте. Эксперты приходят на работу к девяти утра, начинают в полдесятого, в десять пьют чай, потом обедают, в шесть вечера идут домой. Трудятся, не особо напрягаясь. Я же сидел за своим столом по сто часов в неделю, используя новейшие технологии. Под меня моим боссом был выделен отдельный внушительный бюджет. Три печатающих машины действовали одновременно, на десяти разных сортах бумаги, разными чернилами. Листы скреплялись разными способами. Как будто их делали руки разных людей. Каждый ненастоящий договор внешне выглядел, как самый настоящий. Он был испещрен красивыми оттисками печатей и министерскими подписями. А самое главное – таких договоров и прочих бумажек бизнеса, всех этих счетов, накладных, ордеров, выписок, квитанций и так далее – полные шкафы. Пусть налоговый инспектор или другой эксперт попробуют проверить, как фирма «Вася», действуя в интересах фирмы «Ваня», через фирму «Саша» в пользу фирмы «Гриша» по поручению фирмы «Наташа» отгрузила газ, или алмазы, или танки!
В договорах, накладных и квитанциях значились телефоны и адреса организаций. Отправьте факс, напишите письмо или позвоните. Вам ответят, вежливо, со всем полагающимся пиететом и этикетом, что начальства нет. В командировке! Что передать? За вежливыми голосами и оттисками красивых печатей – пустота. Целые концерны и холдинги представляли собой то, что в современном языке обозначается теперь неблагозвучным, но адекватным словом «понты». Красивая, напоказ, внешняя оболочка, не имеющая содержания.
Итак, брат: я сижу в удобном кресле посреди грязноватого, но выгодно расположенного в центре города подвала, имея телефоны, факс, всю оргтехнику, кондиционер и FМ-радио, имея деньги на еду, сигареты, алкоголь, бензин, одежду, плюс карманные. Если к имеющейся оргтехнике мне нужно добавить новую, я тут же покупаю самую лучшую, ультрасовременную.
Я создаю паутину из десятков фирм. Между ними ведется, для понта, какая-то деятельность, переводятся какие-то деньги, те или иные суммы появляются и исчезают то в кассе, то на банковских счетах. А все для того, чтобы упрятать чей-то чужой миллион, то ли украденный, то ли заработанный на продаже того, что продавать то ли можно, то ли нельзя. Чей это миллион – я понятия не имею. Какая мне разница? Человек, приезжающий ко мне в костюме «Валентино» на автомашине «мерседес», дабы лично отдать распоряжения относительно миллиона, может быть частью системы чьих-то хитроумных понтов.
А вот более продвинутые понты: это когда миллион – не один, их пять или даже десять, а распоряжаться приезжают тихие, скучные, скромно прикинутые ребята на потертых «Жигулях». С такими я веду себя очень осторожно.