К проституткам не обращался. Продвинутые молодые люди времен разгара перестройки брезговали проституцией. Считалось хорошим тоном подойти на улице, познакомиться по всем правилам, и в тот же вечер добиться желаемого. Столица была переполнена старшеклассницами и абитуриентками, изнывающими от тоски по приключениям. В частности, пользовался популярностью такой прием: подклеить чувиху днем, под видом бедного, но чертовски остроумного студента в кедиках, или же безденежного обаятельного пролетария, договориться на вечернее свидание — и там предстать во всем великолепии, на собственной машине, в портках типа «слаксы» и в туфлях с дырочками; далее — ресторан «Пекин», суп из побегов молодого бамбука, далее проезд в личные комфортабельные апартаменты на проспекте Вернадского (шестьдесят пять долларов в месяц), далее — коньяк «Наполеон» со вкусом жженого сахара, на десерт — доселе невиданные, едва появившиеся в лучших домах Москвы конфетки «Чупа-чупс»; далее все остальное.
Варианты, когда дама спустя четыре часа после знакомства отказывается принимать горизонтальное положение, даже не рассматривались, таких дур подвергали жестокому осмеянию их же товарки.
Отсеивались неизобретательные, зажатые, не умеющие исполнять. Правда, почти все они, после супа из побегов молодого бамбука, исполняли с огромным старанием; назавтра они хотели опять иметь такой же суп, и новый «Чупа-чупс» за щекой.
Они сами звонили, напрашивались в гости, они все интересовались, нет ли у него такого же небедного друга для их одинокой, очень красивой подружки. Однажды одна из пассий Знаева явилась к нему с приятельницей; они не влезли вдвоем в его постель, как он ожидал, получилось еще веселее: пока гостеприимный хозяин зажигал с пассией, приятельница сидела рядом, в двух метрах от поскрипывающего дивана, и с отсутствующим видом листала журнал. Он тогда очень возбудился.
Все это было игрой, спортом, развлечением. Знаев не искал любви, не подбирал себе невесту или даже постоянную подругу, он брал первую попавшуюся, побойчее — ему нравились крикливые, с подвижными, активными попками, — великодушно объяснял, чего хочет, и получал все, что хотел. Никогда ничего не обещал, перспектив не обрисовывал, даже не намекал, а если какая-либо настырная особа, переев «Чупа-чупса», предлагала себя в спутницы жизни, он становился суров, демонстрировал газовый пистолет и говорил, что живет как на вулкане (не врал ни грамма), что сегодня он в шоколаде, а завтра с голой задницей, или в тюрьме, или закопан в лесу бездыханный — зачем хорошей девушке связывать судьбу с сомнительным типом, коммерсантом, спекулирующим растворимым кофе?
Ответ его не интересовал. Его вообще не интересовало, что в головах у его подруг. Он и так знал — там почти ничего нет, в головах. Иногда сомневался, заводил разговоры: о политике, о пропаганде, о боевых искусствах, о космосе. Тут же получал очередное подтверждение: ничего нет. Девочка могла быть вечером стильной, воспитанной, вежливой, ночью — ловкой и страстной, и все равно надоедала.
Все они сами раздевались. Все они жадно целовались взасос и вызывали прямые ассоциации с полным набором однокоренных слов: девочки-насосы, что бы они ни делали, в конечном итоге они сосали. Деньги, удовольствия, музыку, шампанское. Разумеется, Знаев хорошо понимал, что имеет дело с представительницами определенной общественной группы, с блядями. Либо с порядочными девушками, иногда позволяющими себе блядануть. Но это его не беспокоило. С блядями проще. Бляди эффективны, честны, они всегда точно знают, чего хотят. Они экономят время и не требуют к себе повышенного внимания.
К концу того года предприниматель Знаев, двадцатичетырехлетний небедный малый, сформировал отборный отряд из двух десятков особей, в возрастном диапазоне от четырнадцати до сорока лет, и стал практиковать изощренные варианты. В частности, появилась у него пара мама-дочка (сначала возникла мама, отчетливая энтузиастка, потом он из озорства побывал у нее в гостях, познакомился с дочкой и не упустил шанса; дочка первая начала). Была очаровательная нежная бисексуалка семнадцати годов — вернее, обычная девушка из хорошей семьи, придумавшая себе, от скуки, особенную ориентацию. Была мать-одиночка, с огромным ртом и огромным талантом к его применению. Не было только замужних. В эти игры Знаев не играл. И еще — не было ни одной, которая увлекла бы его.
Нечто отдаленно похожее на влюбленность произошло только однажды и длилось меньше месяца. Зазноба — приезжая из Рязанской области — жила в рабочем общежитии, по городу расхаживала полуголой: подманивала мужиков, искала себе партию. Хоть куда деваха, покорившая Знаева удивительной упругостью девятнадцатилетнего тела. К тому же она, как пионерка, была всегда готова, а это ценное качество. Предприниматель слегка поплыл. Ловил себя на мысли, что говорит по телефону — и ему приятно слышать голос. Договаривался о свидании — летел, как на крыльях. Она казалась старше своих лет, косметикой почти не пользовалась и ни при каких обстоятельствах не требовала к себе повышенного внимания. В политике и боевых искусствах ни черта не смыслила, но предприниматель и не тратил время на беседы. Крепкая, сильная, едва не выше Знаева, в его руках рязанская нимфа делалась невесомой, податливой, это забавляло и озадачивало. Всякое соитие начиналось с протестов: нет, нельзя, мы не должны, — и заканчивалось воплями: давай, бери меня, делай со мной все, что хочешь. Последнее предложение умиляло бизнесмена — он был традиционалист. Так или иначе, зазноба коммерсанта оказалась наименее изобретательной из всей сотни его женщин, — а он уже был избалован, пресыщен, он хотел иметь только самое лучшее. Помучился три недели — и избавился. Потом целую неделю ему названивала какая-то особа, представлялась сестрой брошенной девочки и интенсивно журила за бессердечие.
В конце концов ему надоело. Все. И деньги, и успех, и коньяк с шоколадом. Ощущение полных карманов перестало радовать своей новизной. Куда-то делся блеск глаз. Во всяком случае, сам он не замечал никакого блеска, когда смотрел в зеркало. Зато хорошо видел синеву под глазами и ранние морщины.
Женщины не приелись, они не приедаются; однако стало не до них. Подвалило работы, жизнь повернулась не самой лучшей своей стороной. Долги, стрессы, неудачные сделки, он уставал. И когда вечерами томные голоса из телефонной трубки спрашивали Сергея — измененным голосом отвечал: «Он тут больше не живет».
Иногда приводил какую-нибудь, позволял себе расслабиться, потратить время, но потом накатывала невыносимая тоска, отвращение — и к себе, и к женщине, — с трудом удерживался от того, чтобы не закричать и не выгнать чувиху пинками. Однажды так и сделал, потом неделю звонил и извинялся.
Сначала исподволь, затем все быстрее и заметнее с ним стало происходить то, что называется «черстветь».
В девяносто четвертом он купил банк, за сорок пять тысяч долларов. Ввиду новизны затеи не обошлось без происшествий. За кредитной организацией обнаружилась забалансовая гарантия. То есть предыдущие владельцы в свое время легкомысленно обещали подстраховать чужой займ (который, разумеется, никто никому не вернул), а теперь, сняв с себя полномочия, умыли руки. Через неделю после вступления в должность начинающий банкир обнаружил, что его новая, только что купленная фирма должна огромную сумму неким агрессивно настроенным людям в золотых цепях и стоптанных кроссовках. Потом был мучительный процесс разборок, сходок и перетираний, со всем полагающимся набором интриг, провокаций и угроз. Кое-как он отбился, приобрел опыт и потерял нервы.