Вода здесь была скверная, отдавала хлоркой, но Кирилл Кораблик по прозвищу Кактус старался не обращать внимания на мелкие неудобства. Он вообще презирал брезгливых и излишне чистоплотных людей. В следственном изоляторе он заметил: любовь к чистоте обычно исповедуют те, кто рожден и вырос в грязи. Выходцы из детских домов, спецшкол и интернатов для трудновоспитуемых, с трудом умеющие читать и писать, превращали гигиену в фетиш, словно хотели однажды отскрести всю грязь, въевшуюся в кожу за детские годы. Особенно старались мальчишки, поднявшиеся во взрослую хату с малолетки – их сразу подтягивали в братву (не всех, но самых смышленых), взрослые урки растили себе смену, помогали дерзким и неглупым юниорам приобрести авторитет, и вот такой авторитетный мальчик девятнадцати годов, совсем недавно впервые узнавший запах чистых простыней, превращался в фанатика водных процедур, по полчаса плескался под краном, трижды в день чистил зубы и терпеливо осваивал тонкости маникюра.
Кактус таким не был, наблюдал с усмешкой. Блатная жизнь его не интересовала, чифир он не пил, в карты не играл и по большей части помалкивал. В камере его уважали – за статью сто пятую часть вторую, пункты «в», «д», «з» и еще за то, что у него водились сигареты с фильтром.
Два года длилось следствие и суд. Погибший был застрелен в лоб, на пистолете – его, Кирилла, отпечатки пальцев, в крови убитого – лошадиная доза наркотиков, рядом с телом – ампулы и шприцы с теми же пальчиками; однако граждане судьи никуда не спешили. Злодей виновен, его место за решеткой – это видно всякому, кто хотя бы бегло пролистал все восемь томов уголовного дела. А раз виновен, то и торопиться незачем. Пришлось терпеть весь 2008-й и весь 2009-й.
Когда, наконец, Кирилл привез с суда четырнадцать лет строгого режима, многие пытались сказать ему слова сочувствия – он только скромно улыбался. А через полгода уже был на воле. Даже до зоны не доехал. Правда, это дорого стоило.
Скромная улыбка – наилучшая из масок. И в тюрьме, и после тюрьмы. Особенно после. Особенно если твоя собственная родная рожа под скальпелем хирурга тоже превратилась в маску. Одну снимаешь – там другая, третья, а где ты сам? Глубоко внутри.
Пока сидел, умерла мать. Он продал ее комнату на Кожуховской – единственное свое наследство, заработанное еще отцом, просторную, полутемную комнату, в ней был зачат, рожден и прожил первые восемнадцать лет. Отдал долги. Денег осталось – едва на год приличной жизни. Подыскал скромный тихий городишко в ближнем Подмосковье, снял чистую приличную квартиру, сразу купил полугодовой абонемент в бассейн и сходил на местный рынок: свел знакомство с лучшим в районе мясником. Важно было сосредоточиться на получении главного: воды, чтобы в ней плавать, и ежедневного свежего куска мяса из ноги или же шеи юного сильного животного, теленочка, барашка; с людьми потом разберемся. Людей много, а хорошего теленочка поди найди.
Он плавал неважно, медленно, от кроля быстро уставал, зато брассом мог покрыть за один раз три километра. Скромный двадцатипятиметровый бассейн полностью устраивал Кактуса – за сорок месяцев жизни в разнообразных следственных и пересыльных камерах он потерял много здоровья и часто вынужденно отдыхал на лавке у бортика, завернувшись в купальное полотенце психоделической расцветки и отхлебывая воду из пластиковой бутылочки.
А сегодня совместил отдых с прослушиванием записей. Десять минут слушаем – прыгаем в воду, проплываем триста метров. Настроение приподнятое, приятна и вода, и дрожащий баритон сладкого мальчика. Ничего не хотелось, всё вылетело из головы: и морщинистое лицо отца, и медицинское училище, и армия, и работа на скорой помощи, и остро заточенный ножичек, и выстрел в лоб несчастного виноторговца. И тюрьма, и деньги, и горячее мясо, и даже женщины.
Слушал чужие голоса, ведущие доверительную беседу, потом погружался в прозрачную прохладу и медленно плыл, вознося благодарность судьбе – за то что подарила спустя три года мучений одновременно два наивысших наслаждения. Первое – плавать. Второе – вникать в подробности чужих жизней.
Кирилл любил всё чужое.
Даже в детстве, возвращаясь с улицы домой, он вытирал ноги о коврик, лежащий под соседской дверью.
Вокруг – обнаженные волосатые бизнесмены и их подруги. Они думают, Кирилл Кактус музыку слушает. А он не слушает – подслушивает. Все думают, что он расслабляется – а он наслаждается.
Чужой голос тих и слаб. Человек рассказывает психотерапевту о мучительных страданиях: денег мало, возни много, мама заболела, раньше работал через два дня на третий, а сейчас приходится – каждый день. Будущее не сулит ничего хорошего. Ах, мальчик, я знал, что ты сладкий, но не ожидал, что настолько. Тебе тридцать лет, а ты уже испуган и устал. Крепкий, богатый, мышцы, девочка красивая – а сам от страха вибрируешь.
Теперь у меня все файлы из твоего компьютера, вся твоя переписка за последние два года и твой ежедневник с телефонами друзей и приятелей. Наивные пометки. «Балансировочный стенд – может, в лизинг?» «Срочно оплатить аренду». «Не забыть поторговаться с Игорем». Хорош бизнесмен: напоминает себе, что надо «поторговаться». Друг, торговаться надо всегда! Каждый день, каждую минуту, по любому поводу. Торгуйся со всеми: с врагами и товарищами, с женщинами и ментами, с судьбой и Богом. С самим собой. Особенно с самим собой. Иначе тебя сожрут.
А файлы твои хороши. Настоящий десерт, первоклассный новогодний подарок от квартирного вора Геры. Записи разговоров с психотерапевтом – о таком можно было только мечтать.
Хорошо было бы заполучить не только его компьютер, но и компьютер девчонки. Однако второй ноутбук не найден. Видимо, гибкая нимфа взяла его с собой. Зачем ей под Новый год в лесу компьютер? Очень просто: там у нее – фотографии. Повезла показать друзьям и подругам. Нынешняя молодежь хранит фотографии на жестком диске. Раньше гостю водружали на колени пухлый альбом – сейчас зовут к монитору (вот мы в Черногории, вот мы в Праге). Жаль, личные письма нимфы не помешали бы. Но всё равно, улов отменный. Много золота, колечки с камнями, и Гера не спешит сбывать трофеи: начало января, все барыги отдыхают, кто в Таиланде, кто в пьяной прострации, можно выкупить у Геры камешки по низкой цене и что-нибудь заработать.
Тихий скромный городок близ Москвы очень нравится Кириллу. Конечно, лучше жить в городке близ Барселоны. Или, допустим, Зальцбурга. Но родина имеет свои преимущества. На родине договориться с ментом или женщиной проще, чем в Зальцбурге. Да и ментов здесь просто нет. У подмосковных служителей закона очень много дел. Против Москвы, битком набитой людьми в погонах, этот городишко на сто тысяч жителей – просто рай земной. В субботнее утро выйдет на перекрестки животастая автоинспекция в лимонных жилетках, соберет деньги с тех, кто не успел протрезветь с вечера, – и опять тишина, до следующей субботы. Про местных женщин и говорить нечего, они прекрасны. Нетребовательны и душевны. С ними много проще, чем с москвичками. Столица переполнена приезжими девками, они жадные и дерзкие, а подмосковные спокойные. Правда, пьют больше, и у каждой есть хахаль; сегодня ты ставишь ее в коленно-локтевую, а завтра встречаешь на рынке под руку с каким-нибудь краснолицым в зипуне – муж. Но так даже веселее. Возбуждаешься, шагаешь мимо со скромной улыбкой. Чужое слаще. Можно даже подойти к краснолицему, попросить огоньку, поговорить о погоде. Во, снегу в этом году подвалило. Ага, точняк, ты прав. А глазами послать сигнал: вчера твоя жена подо мной визжала, как мартышка, особенно когда я ей незаметно затолкал в ментоловую сигаретку маленький шарик гашиша. А он смотрит и не понимает, он не умеет читать по глазам, и пахнет от него сивухой.