Кирилл слушал, дымил сигарой; ему было интересно. Однако по большому счету он не услышал ничего нового.

– Я не уговариваю, – сказал он. – Я советую. Это не развлечение, понял, нет? Это процедура, дружище. Это шанс изменить себя.

– Зачем? Я не хочу себя менять.

– Ну и дурак! – весело сказал Кирилл. – Жизнь – это перемены! Всё движется! Неужели не чувствуешь? Всё вокруг нас шевелится! Всё течет, бежит, дышит и подыхает! И ты шевелись. Думаешь, я не помню, как ты на той кухне в носу ковырялся и на мой нож вот такими глазами смотрел?

Он встал, сдвинул сигару в угол рта, снял со стены рисунок, оправленный в мощный багет. Протянул.

– Гляди. На прошлой неделе купил, у одного еврея, антиквара сильного. Страница из книги Йозефа Юстаса Скалигера. Иллюстрация. Шестнадцатый век. Недорого взяли, по пятьдесят долларов за картинку, я семь картинок купил и все велел в рамки под стекло убрать...

Сладкий мальчик посмотрел, по лицу было видно – ничего не понял.

– Ей четыреста лет, – сказал Кактус. – Картинке. А этот Йозеф Юстас Скалигер – один из основателей современной хронологии. Понял, нет? Мужик искал точку, от которой отсчитывать историю. Момент, с которого люди себя помнят... А теперь слушай, дружище. – Кактус сел на стол, рядом с Борисом, налил в оба стакана, а браслет небрежно отодвинул. – Вот есть лично твоя история. И есть моя. А есть наша общая история, понял, нет? Она с той кухни началась, с того ножа, с той пепси-колы. С того первого дня, как я на дембель пришел, а ты по коридору бегал в колготках рваных, – оттуда идет отсчет нашей истории. С того дня ты есть в моей жизни, а я – в твоей. Допустим, сейчас ты встанешь и скажешь: «Кирилл, я тебя больше видеть не желаю, испарись из моей жизни». И уйдешь. Я кивну. Испариться – ладно, пусть будет так (Борис проделал слабый протестующий жест). И чего, кончится наша общая история? Нет! Тот наш общий день, самый первый день – он никуда не денется! Тот пацанчик в колготках тоже никуда не исчезнет, он вот тут будет, – Кактус ткнул себя в грудь. – Я и тогда пытался тебе растолковать, как надо по жизни идти, и сейчас буду. Потому что я, как ты сам выразился, крутой дядя. А ты – не крутой. Потому что я старше, а ты младше. Потому что я знаю, как жизнь устроена, а ты не знаешь. Ты живешь, как тебе комфортно, – слушай, неужели ты думаешь, что тебе позволят так жить?

Сладкий мальчик выпил, шумно засопел, сделался моложе, глупее и угрюмее. Тихо спросил:

– А кто мне не позволит?

– Никто тебе не позволит! – сказал Кирилл. – Девочка твоя тебе не позволит. Она хочет, чтоб ты был принцем, а не самим собой. Друзья не позволят. Им выгодно, чтоб ты был мачо и альфа-самец. Жулики не позволят – они будут тебя грабить. Государство тоже не позволит – оно не любит, когда людям комфортно. Граждане должны быть всегда чуть-чуть напряжены, постоянно под легким прессом, это очень важно... Если человеку в государстве комфортно, человек начинает борзеть, много о себе думать и жиром заплывать. Пойми, дружище: у людей вся система отношений, вся общая жизнь настроена так, чтобы каждый держал каждого в напряжении. Ты думал, джип купишь, бицуху накачаешь – и от тебя все отстанут? Ты так думал? Скажи. Только честно скажи.

Сладкий мальчик неуверенно улыбнулся.

– Ну... да.

– Вот! Хорошо, что у тебя есть я. Кирилл. Твой личный Бармалей. Я тебе глаза открою. Не хочешь ноздри рвать – не надо. Не хочешь наказать плохого человека, который украл у твоей женщины одежду и побрякушки, – ладно, не наказывай. Но задумайся хотя бы. Не ищи комфорта, понял, нет? Не будет его никогда.

– А что будет?

– Что будет? Жизнь будет! Кровь будет. Больно будет. Зависть будет, люди плохие, злые и жестокие. Бабы глупые, жадные и бестолковые... От которых везде бардак, суета и головные боли. Хаос!

– Моя не глупая, – сказал Борис. – И не жадная.

Кактус тяжело вздохнул.

– Дай бог, чтоб оно так было. Привет ей передай.

– Не передам. Она со мной не живет. Уже полтора месяца.

Из коридора донесся смех и восклицания: кто-то из соседей по этажу уже отпраздновал День защитника Отечества, теперь – веселые, полупьяные – расходились по домам. Кирилл снял офис четыре месяца назад, в октябре, но так ни с кем и не познакомился, и знакомиться не будет, сделает дело – и съедет, незачем знакомиться...

Хотя, с другой стороны, люди могут быть вполне съедобные.

Глава 6 Разгон

Утром сидели в машине возле входа в супермаркет. Ждали. Кактус – на заднем сиденье, Гера – впереди, он был невозмутим, а вот его бритый наголо шофер и компаньон Константин по прозвищу Улыба заметно нервничал: часто менял позу, то и дело перехватывал ладонями руль и был, вопреки своей кликухе, мрачен. «Слабоват», – подумал Кирилл, вздохнул и сказал:

– Я всё сам сделаю. А вы молчите. Чем меньше будете говорить, тем лучше. Как дойдет до горячего, оба выйдете из машины.

– Ясный перец, – ответил Гера, не поворачивая головы. – Только я разгон не люблю.

– Ну и зря, – сказал Кактус. – А я люблю.

– У тебя талант. А мы ребята простые, дикие...

– Говори за себя, – тихо и раздраженно вставил Улыба.

– Тут нет ничего сложного, – сказал Кактус. – Банкоматы хорошо видно. Я эту точку давно присмотрел, удобная – слов нет. Над входом видеокамера, видите? Но мы вне зоны наблюдения. Профессионалы, которые через банкоматы наличность получают, ведут себя одинаково. Быстрые, шустрые, одеты скромно, а главное – не делают лишних движений. Обычный лох возится долго: пока в меню разберется, пока найдет кнопки, пока вспомнит пин-код... А эти – быстрые, у них всё моментально. Вечером, когда народу мало, они, бывает, с двух рук исполняют: сразу две карточки в два соседних банкомата вставит – и погнал! То с правой руки, то с левой. Сам видел. Банкомат дает за один раз тридцать – сорок тысяч рублей, а ему надо взять много, от двухсот до пятисот...

– Эх, – вздохнул Гера, – к черта маме эту жизнь! Ничего я в ней не понимаю. Тут свободой рискуешь каждый день, и бывает – за бесплатно. А рядом люди по пятьсот тысяч в день имеют...

– Не путай, братуха, – терпеливо возразил Кактус. – Это не его деньги. Он их не себе в карман кладет, а продает. За два процента. Пятьсот тысяч продал, десять – его заработок, понял, нет?

– А кому продал?

– Тому, кто схему держит. Большому папе.

– А почему тот папа сам не может снять? В таком же банкомате?

– Потому что для папы пятьсот тысяч – не деньги, ему много надо, каждый день по пять лимонов, понял, нет? А то и по десять. И он нанимает пехоту. Получил пять лимонов, десяти пехотинцам разослал на их счета, а они снимают в банкомате и ему приносят...

– Всё равно не понял, – грустно сказал Гера.

– Чего ты заладил? – пробормотал Улыба. – Не понял и не поймешь. Разберемся в процессе.