Мне заметно, что Моряк на ходу меняет загодя составленный план разговора. Он купил грузовичок и рассчитывал, что блестящий финансист Андрей даст совет. Как наладить бизнес. А блестящий теперь не блестит, даже наоборот, слегка пованивает гнилыми зубами, он сам не прочь покрутить баранку. Моряк неуловимо меняется. Теперь мы на равных. Более того, я заинтересован в нем больше, чем он во мне.
Я пью скотч и привычно ругаю себя за узость мышления и цинизм. Всякий контакт человека с человеком рассматриваю с точки зрения практической пользы. Той или иной, бля, выгоды. Заинтересован, не заинтересован – скучно, плоско. Так нельзя, это подход сутенера. Люди прекрасны именно в те моменты, когда действуют вопреки выгоде. Я бы вырезал нахер из жизни всю выгоду, весь прагматизм, как цензор вырезает из текста площадные слова. Оставил бы главное. Любовь, смерть. Может быть, что-то еще, что-то между любовью и смертью; соленый, пахнущий йодом сквознячок, задувающий в щель, – там, где любовь и смерть прилегают друг к другу не слишком плотно.
Но Моряк, кстати, не прагматик. Он очень стихийное существо.
В зале много солнца, лимонные квадраты света лежат на полу. Лед в стакане быстро тает. Почему-то я точно знаю, что сегодня сильно напьюсь. Не как обычно, а до обморока.
Наконец Моряк делает красивый суровый жест и формулирует предложение:
– У меня грузовик. У тебя опыт. Давай зарабатывать.
– Давай, – отвечаю я.
– А как?
– Не важно. Сейчас я выпью, грамм двести, и все тебе расскажу.
Пока я жду свои двести – усиленно думаю про грузовик. Он меня не возбуждает. Грузовик – это слишком 10 скучно. Я бы предпочел иметь пятьдесят грузовиков.
Или лучше один самолет. Еще лучше – танк. Но когда принесли и я выпил половину, все придумалось само собой.
– Будем, – говорю я, – продавать этот, как его... товар.
– Какой?
– Все равно. – Я выпиваю вторую половину, моя голова работает все лучше и лучше. – Тебе что по жизни нравится? Тачки, наверное? Красивые быстрые тачки?
– Ну, – Саша медлит, – типа того, да. Тачки.
– Надо делать то, что тебе нравится. И продавать.
– Машины?
– Не обязательно. Детали к машинам. Или краски, которыми их красят. Тебе нравятся красивые машины, а машины надо красить. Займемся красками. Автомобильными эмалями.
– Почему именно эмалями?
– Не важно. Я просто привел пример.
– По-моему, – неуверенно говорит Моряк, – этих эмалей сейчас везде немерено.
– Значит, они всем нужны.
Моряк разочарован, он ожидал гениальной идеи, а услышал нечто простое и скучное.
– Как-то это... странно, – бормочет он. – Эмали, краски...
– Ничего странного. Надо любить то, что ты делаешь. И тех, с кем ты это делаешь. Вот и все. Ты не волнуйся. Главное – начать, а потом само пойдет. Конечно, года четыре уйдет на подъем...
– Четыре года! – сокрушенно восклицает Моряк. – Долго.
– Может быть, уложимся в три.
– А нельзя ли, – осторожно спрашивает мой товарищ, – побыстрее?
– Нельзя. И учти, – я поднимаю вверх палец, – в любом деле главное – не деньги. Главное – чтобы мы были сами себе хозяева. Можно и за год все организовать. Но тогда ты станешь рабом своей работы. Ты будешь при деньгах, и ты будешь раб. Хочешь этого?
– Нет, – сразу отвечает Моряк, и я испытываю к нему чувство благодарности.
– Я тоже. Я бы, знаешь... – Мне становится грустно. – Я бы хотел работать, допустим, осень и зиму... а на лето уезжать.
– Куда?
– Не имеет значения. В разные места. Путешествовать. Кататься по белому свету. Хотя бы по России. На Камчатку. На Байкал. Или в этот, как его... Кенигсберг.
– Калининград, – поправляет Моряк, думает и кивает:
– Да. Это было бы круто.
– Круто? Забудь это слово. Оно устарело. Сейчас так не говорят.
– А как говорят?
– Никак.
Коктейль бродит по моим венам, мне то жарко, то холодно, периоды дурноты сменяются секундами невесомости.
– Сейчас никто никому ничего не говорит. Каждый молча делает что умеет. «Круто», «не круто» – все это слова. Займемся делом – будет не до слов.
Моряк смотрит на меня с небольшим сомнением.
– Да, – говорю я. – Ты прав. Это кажется смешным. Тощий, нищий, пьяный, сидит умничает... Но я пьяный, потому что сам так хочу. Я сейчас нищий, потому что хочу быть нищим.
Моряк опять думает и бормочет:
– А я не хочу. 10
– Я тебя понимаю.
– Когда начнем?
– Мы уже начали, Саша, – деловито провозглашаю я. – Сейчас ты угостишь меня, и я напьюсь. Потом ты отвезешь меня домой на своем замечательном грузовике. По дороге позвоним кое-кому. Нам понадобится третий человек. Со знанием бухгалтерии и прочей ерунды. Нам придется играть по правилам системы. Платить налоги и так далее. Тот человек – мой лучший друг. Миронов. Он тоже пьет. Он тоже хочет быть нищим. Он думает, что так – честнее. Он не работает за деньги. Он работает только в одном случае: если ему интересно. И он работает только с теми, кого уважает и любит.
Моряк кивает.
– А теперь, – мне кажется, что я лечу сразу во все стороны, – я выпью. За тебя, Саша. Я в тебя верю. И в твой грузовик тоже. Будьте здоровы оба.
Проглатывая дозу, я думаю, что было бы неплохо поверить еще и в себя.
Дальше я запомнил только фрагменты. Было удобное сиденье и высокая кабина – из нее легковые автомобили казались несерьезными. Был поход в магазин – чтоб сэкономить деньги нового компаньона, я предложил ему покинуть ресторан, купить в супермаркете целую бутылку и вручить мне, чтоб я пил, пока едем.
Была дорога, черная, прямая, она успокаивала. Были моменты выпадения из реальности и моменты просветления. Хотел напиться до беспамятства, но не вышло. Когда приехали, сам дошел до квартиры. Пока шел, понимал: наверное, это все. Вот оно. Дно. Пьянство больше не интересно мне.
Потом умывался, сопел, кашлял. Думал, что убивать себя алкоголем стало скучно. Алкоголь не убивает. Все, что не убивает меня, делает меня сильнее, сказал тот парень и ошибся. Он формулировал слишком шикарно, в этом его ошибка. Философ должен говорить сложно и загадочно, тогда его любят и боятся. А безумного Фридриха не любили.
Именно то, что убивает меня, делает меня сильнее.
Безвредное, неопасное не может меня закалить.
Тому, что не убивает меня, неинтересно противостоять.
Что бы я ни делал – я ищу то, что меня убивает; пусть оно попытается.