Ласкаль — вернее, то, что от него осталось, — был возвращен в систему Йеллоустона, а затем помещен на спутник СИИС, где медицинские светила изо всех сил старались выстроить научную теорию, объясняющую, что с ним произошло. В конце концов они, скорее от отчаяния, нежели исходя из установленных фактов, предположили, что раздробленное, реструктурированное пространство-время вблизи Завесы было не в состоянии обеспечить существование той информационной плотности, каковая имела место в мозгу Ласкаля, а потому «разобрало» этот мозг на квантовом уровне, причем молекулярные процессы, идущие в теле Ласкаля, при этом практически не пострадали. Представьте себе текст, переведенный с такими ошибками, что он утратил смысл, который затем претерпел обратный перевод на язык оригинала.
И все же Ласкаль оказался не последним человеком, который рискнул пойти на столь самоубийственный поступок. Вокруг него сложился своеобразный культ, и приверженцы этого культа верили: несмотря на внешние признаки безумия, на самом деле Завеса даровала Ласкалю нечто вроде нирваны. Примерно раза два в десятилетие делались попытки пройти границу одной из ныне известных Завес, как пытался Ласкаль. Результаты были печальны, никаких улучшений по сравнению со временем Паскаля не произошло. Счастливчики возвращались полусумасшедшими а неудачники либо вообще не возвращались, либо их корабли находили размолотыми, а их командиров размазанными по стенам в виде паштета из красной рыбы.
Культ Ласкаля продолжал процветать, а о нем самом почти забыли. Может, пускающая слюни и бормочущая бессмыслицу реальность стала слишком неподходящим объектом для подражания.
Но Силвест его не забыл. Больше того, в нем крепла навязчивая идея докопаться до окончательной истины, спрятанной где-то глубоко в этом человеке. Его семейные связи гарантировали ему встречи с Ласкалем в любое время, когда он того пожелает. Конечно, если он решит не обращать внимания на требования отца. Он стал навещать Ласкаля все чаще, соблюдая абсолютное спокойствие, пока тот занимался своими рисунками на асфальте дорожки. Силвест все еще надеялся увидеть в них ключ — ибо был убежден: рано или поздно этот ключ ему будет дарован.
И он получил… только нечто куда большее.
Теперь уже было трудно точно вспомнить, как долго ему пришлось ждать в тот день, когда он выиграл свой приз. Хоть он отдавал все силы ума тому, что делал Ласкаль, но усталость неуклонно давала о себе знать. Он был в положении человека, который часами вглядывается в длинную серию абстрактных картин. Как ни пытайся вернуть восприятию свежесть, оно все равно слабеет. Ласкаль уже приступил к шестому или седьмому изображению, причем работал все с тем же напряжением и вниманием к каждому своему штриху.
Затем, без всякого предупреждения, он повернул лицо к Силвесту и ясно произнес:
— Трюкачи предлагают ключ, доктор.
Силвест был слишком потрясен, чтобы прерывать его вопросом.
— Это было мне объяснено, — продолжал Ласкаль, — пока я пребывал в Пространстве Космического Откровения.
Силвест заставил себя как можно естественнее кивнуть. Какая-то часть его мозга сохраняла спокойствие и пыталась дать объяснения услышанному. Насколько он понимал, Ласкаль называл границу Завесы «Пространством», в котором ему было даровано «Откровение», слишком значительное для пересказа. И тем не менее его язык, видимо, развязался.
— Было время, когда Странники путешествовали меж звезд, — говорил Ласкаль, — почти так, как это делаем мы, хотя они принадлежали к очень древнему виду и сновали между звездами уже миллионы лет. Знаете, они были иными, совсем чуждыми нам, — он замолчал, чтобы заменить малиновый мелок на ярко-голубой. Он ни на минуту не переставал работать над своей мандалой [3] . Теперь Ласкаль зажал мелок пальцами ноги, а рукой стал рисовать что-то на другом, чистом краю дорожки. Изображенное им существо имело множество членов и щупальцев, носило броню, держалось вертикально и обладало весьма сомнительной симметрией тела. Оно мало походило на инопланетянина, путешествующего между звездами, а скорее напоминало чудовище, медленно ползущее по дну докембрийского океана. Чуждое и страшное.
— Это Странник? — спросил Силвест с дрожью отвращения в голосе. — Вы, значит, говорили с ними?
— Нет. Мне не удалось проникнуть сквозь Завесу, — ответил Ласкаль. — Но они со мной разговаривали. Возникали в моем мозгу. И многое поведали о своей истории и природе.
Силвест с трудом оторвал взгляд от кошмарного чудовища.
— А при чем тут Трюкачи?
— Трюкачи в нашей галактике живут уже давно, и их можно найти во многих мирах. Все, кто путешествует в этой части вселенной, рано или поздно столкнутся с ними, — Ласкаль постучал по своему рисунку. — Мы столкнулись, Странники — тоже, только гораздо раньше нас. Вы понимаете о чем я говорю, доктор?
— Да… — ему и в самом деле казалось, что это так и есть. — Но не вижу, какова цель.
Ласкаль улыбнулся.
— Кто бы ни посещал Трюкачей, они обязательно его запоминают. Запоминают, так сказать, абсолютно, до последней клеточки его тела. До последнего синаптического соединения. Вот что такое Трюкачи. Огромная биологическая архивная система.
Это была правда, уже известная Силвесту. Конечно, люди знали еще очень мало о способностях Трюкачей, их функциях или их происхождении. Но с самого начала знакомства с ними стало ясно, что Трюкачи могут «сохранять» личности людей в своей океанской матрице, так что каждый, кто поплавал в океане Трюкачей — и попутно был «разобран» и «собран» заново, — получал нечто вроде бессмертия. Эти записи могли реализовываться по нескольку раз, могли быть наложены на мозг другого человека. Процесс, в общем, был грязноватый, чисто биологический, спрятанные записи могли контаминировать, они вступали в контакт с другими записями, так что одна запись влияла на другую. Уже в ранние годы изучения Трюкачей стало ясно, что их океаны хранят колоссальные запасы информации, что мысли инопланетян могут проникать в умы пловцов, но при этом, как правило, остаются непонятыми своими новыми владельцами.
— Итак, Трюкачи «запомнили» Странников, — подвел черту Силвест. — Но нам-то это чем поможет?
— Гораздо больше, чем кажется вам. Нам Странники кажутся страшными чудовищами, но базовая архитектура их умов в определенной степени сходна с нашей. Надо лишь игнорировать телесные различия. И наоборот, надо помнить, что они тоже общественные существа, что у них есть язык, причем тоже голосовой, что они своими органами чувств, как и мы, воспринимают окружающую среду. До известной степени человека можно обучить тому, как мыслят Странники, но при этом он сохранит свою человеческую сущность, — Ласкаль бросил внимательный взгляд на Силвеста. — Трюкачи вполне могли бы поместить нейронные структуры Странников в человеческий мозг.
Эта мысль завораживала. Достигнуть контакта не путем переговоров с инопланетянами, а как бы на время стать самим этими чужаками? Если, конечно, Ласкаль именно это имел в виду.