— Ижвините, что так медленно, но жа вше время, а прошло уж добрых пару веков, как я больше не человек, я так и не наловчилшя летать, — не оборачиваясь, прошепелявил призрак Уля Бергмана, как будто прочитал мысли мальчика. — Я не хочу и не пожволю шебе отвыкать от привычки ходить ногами. Никогда! Хотя летать, понятное дело, удобней. Но я уверен, летать — это пошло и унижительно! Ведь я был человек, а не какая-то птица-шиница! Так что вы проштите мне мою причуду и не гневай-тешь жа медлительношть.
Лабиринт, с помощью которого Реберик Восьмой и все предшествовавшие ему короли узнавали об интригах и заговорах, был местом довольно мрачным и узким — сантиметров семьдесят. Бурунькису это не мешало, а Генриху приходилось двигаться боком: он боялся зацепить доспехами стены и шумом всполошить прислугу Безевихта. После знакомства с Каракубасом Генрих был уверен, что колдунов всегда окружают сотни слуг-невидимок. В секретных коридорах королевского дворца пахло плесенью, иногда из-под ног выскакивали крысы, и то и дело казадось, будто стены вот-вот сойдутся и раздавят тебя в лепешку.
Я и не думал, что быть королем такое трудное занятие, — то и дело сочувственно вздыхал Бу-рунькис. — Ай-ай-ай, кто бы мог подумать, что наш король такой бедолага! И сколько ж раз в день он таскался по этим ужасным трущобам?
Когда три, а когда и пять раж на день, — зашептало привидение. — Теперь тише — мы пришли к лаборатории колдуна. Вот потайное оконце, можете поглядеть.
Генрих снял шлем и приник к маленькому отверстию в стене. Он увидел большую комнату, которую, точно паутина, оплетала сеть из прозрачных шлангов различной толщины. Эти шланги соединяли между собой сотни стеклянных колб, глиняных горшков, железных банок. В одних колбах бурлила красная жидкость, в других— синяя, в третьих — желтая. Среди всего этого алхимического богатства расхаживал горбун со сморщенным от времени лицом, с дряблой, свисающей, как пустые мешочки, кожей на щеках, с огромным, похожим на каплю носом, слепой на один глаз и вдобавок ко всему лысый.
Хотя свет, исходивший от магических светильников-факелов на стенах, и был похож на пламя, в нем недоставало движения и жизни, Генриху он показался холодным, мертвым, каменным. Зеленое сияние отражалось на лысине горбуна какими-то мертвенными бликами. Старик еле передвигал ноги, и, если б не длинный, усеянный красными камнями посох, он непременно бы упал. Одет горбун был в замусоленные холщовые брюки, в какое-то рваное рубище с масляными пятнами и башмаки на толстой деревянной подошве. Из-за этих подошв каждый шаг старика отражался от стен лаборатории громким стуком, как будто кто-то от нечего делать лупил деревянным молотком по камням.
— Мои отважные солдаты, сейчас, сейчас будет готов еще один ваш товарищ, — разговаривал горбун сам с собой.
Он подошел к длинному деревянному столу, на котором лежали части обычных железных доспехов, и принялся скреплять их кожаными ремешками. Так как доспехи были старые, ржавые, старик то и дело вытирал руки об одежду, замусоливая ее еще сильнее. Когда все было готово, колдун взял конец шланга, вставил в поднятое забрало шлема и открыл кран на одном из шлангов. Колбы в лаборатории забурлили сильнее. По шлангам к доспехам потек розовый газ. Доспехи на столе судорожно вздрогнули, вся ржавчина с них внезапно сошла — доспехи сделались как новенькие: блестящие, розовые.
— Терпение, терпение, мой храбрый, мой верный рыцарь. Еще один миг, и ты станешь как живой, — сказал горбун, перекрывая ток газа. Он отошел от стола, сложил руки на груди и принялся ждать, нетерпеливо барабаня ногой по полу.
Прошло секунд десять. Розовый рыцарь поднял голову, огляделся, неловко слез со стола и выпрямился. Какое-то время он стоял, покачиваясь и поскрипывая, наконец обрел равновесие и глухо прогудел:
Слава великому и могучему Безевихту!
Слава, слава. — Колдун небрежно махнул рукой, взял со стола масленку и смазал рыцарю маслом железные суставы. — Кажется, все. Готов? Прекрасно. Ну так ступай — пришло время службы.
Рыцарь неуклюже повернулся и, звеня шпорами, вышел из лаборатории.
— Ух ты! — прошептал Генрих, потрясенный превращением железных доспехов в рыцаря.
Колдун почувствовал взгляд мальчика, поежился и недовольно огляделся по сторонам. Генрих поспешно отпрянул от глазка.
— Ну что, увидел? — нетерпеливо зашептал глюм. — Подними меня скорее, я тоже хочу глянуть!
Мальчик приложил палец к губам.
Тихо! Кажется, он нас чует.
Ну так что? Мы ведь за тем и пришли, чтоб с ним сразиться. Подними, подними меня.
Генрих поднял Бурунькиса на руки, глюм заглянул в лабораторию.
Ну и урод! — прошептал малыш, отстраняясь от глазка. — Я думаю, мы быстро разделаемся с горбуном: на вид он дряхлый и беспомощный. Ржавые доспехи на стол зачем-то сносит…
Опять рожового рыцаря делать будет. В шутки, то ешть жа день и ночь, он делает двадцать пять рыцарей. В год выходит девять тышяч што двадцать пять воинов. Жа пять лет шорок пять тышяч шешть-шот двадцать пять. Я вше подшчитал, — гордо сообщил призрак бывшего казначея Уля Бергмана.
Глюм повернулся к нему.
Это радует, — без особого восторга сказал он. — Мы можем ворваться в лабораторию сейчас, чтоб застать колдуна врасплох?
Увы, тут нет двери. Одни комнаты имеют потайные двери, другие нет. Тут их нет. Идем дальше?
Да. Ведите нас к комнате принцессы, — распорядился Генрих.
Призрак Уля Бергмана повел друзей дальше по лабиринту. Местами коридор становился настолько низким, что Генриху приходилось ползти на четвереньках, а иногда на пути возникали такие высокие ступени, что мальчику приходилось брать Бурунькиса на руки.
Не завидую я королю, — проворчал Генрих, когда очередная ступенька оказалась позади.
Да уж, быть королем нелегко, — согласилось привидение. — Вот и комната принцешшы. Но только войти вы опять не шможете: нет двери.
А вежливо ли будет подсматривать за принцессой? — заколебался Генрих.
Конечно! — ответило привидение. — Она шпит и переодеваетшя в опочивальне, там нет потайного глажка. А тут она целыми днями шидит и какую-то тайную картинку рашшматривает. Бедная девочка! Глядит и плачет, глядит и плачет.
А почему вы решили, что тайную?
Потому что когда колдун входит, она картинку прячет, — объяснило привидение.
Генрих прижался лбом к стене и посмотрел в потайной глазок. Принцесса сидела в огромном мягком кресле, поджав под себя ноги, и рассматривала какой-то листок. Одета она была просто: в сиреневое платьице с рюшками и короткими рукавами. Волосы принцессы были распущены. Возле девочки, на кресле, примостился чудесный щенок. Генрих узнал в нем своего Ремоса, которого ему подарил Клаус Вайсберг и которого он, Генрих, потом подарил Альбине. Щенок был помесью двух пород: салуки и боксера, однако боксера в нем ничего не напоминало, это была настоящая арабская борзая. Борзая, в жилах которой текла кровь одного из двух псов, охранявших герцогиню Марту Винкельхофер в ночь, когда та, предпочтя ужасным объятиям колдуна — старого герцога — смерть, выбросилась с башни замк&. За это несчастная женщина была обречена скитаться призраком долгие годы, пока Генрих не стал причиной ее избавления. Ну, если по правде, одной из причин.