Октябрьский стал вдвое больше с тех пор, как его покинул Кюкюр. Но как только в стране забрезжила перестройка, молодежь стала стремиться его покинуть и выбраться в город. В основном здесь жили люди преклонного возраста, имевшее свое хозяйство, скот, огороды.
Шепелев закурил.
– Налей-ка, – небрежно сказал Шепелев, – мне коньяку. И сам выпей.
Карагодин нашел в рюкзаке бутылку «Карафа», два пластиковых стаканчика. Он протянул один шефу, наполнив его. Потом наполнил свой стакан. Исходящий от коньяка аромат на миг перебил затхлый запах комнаты. Шепелев жадно дышал шедшей от коньяка горячей пряностью. Потом сделал медленный глоток.
В этот момент в сенях послышались шаги, и в комнату влетел хозяин. В изрядном подпитии, с двумя поллитровыми бутылками самогона. Он с каким-то веселым заговорщическим лукавством посмотрел на сидящих и распивающих коньяк гостей.
– Не угостишь? – фамильярно подмигнул он Шепелеву.
Того от подобной наглости передернуло. Он со сдержанным негодованием смотрел в это широкое, ухмыляющееся, отекшее, приобретшее неискоренимый красновато-лиловый оттенок лицо.
– Тебе это не поможет, – кивнул он на стоявшую на шатком столе бутылку коньяка.
– А все же для приличия, – с вызовом сказал хозяин.
– Валяй, – Шепелев кивнул Карагодину.
– Стакан у тебя есть? – с брезгливой миной спросил тот у алкаша.
– А как же! – с нарочитым воодушевлением воскликнул тот и полез на завешенную давно не стиранной занавеской полку.
Вскоре в его грязной руке вырисовался тусклый граненый стакан.
Карагодин налил ему граммов пятьдесят.
– Так мало?
– Разжуешь, много будет, – огрызнулся Карагодин, которого развязность пьянчуги начала бесить.
– Не нервничай, – скосил глаза на Карагодина Шепелев. – А ты пей, пей…
Хозяин опрокинул коньяк в глотку и издал животный звук, символизирующий не то радость, не то разочарование.
– Еще? – с наигранным участием посмотрел на алкаша Шепелев.
– Клопами несет, – поморщился тот.
– Вот видишь, – нравоучительно изрек Семен Никанорович, – каждому – свое.
– Ага, – мужик успокоился, закивал, потом исчез в сенях.
Вскоре объявился со свертком и небольшой кастрюлькой в руках.
– Тебя как кличут? – «пошел в народничество» Шепелев, рукой приказывая Карагодину перейти к безотрывному наблюдению за окрестностями.
– Тимофеем, – сказал алкаш. – Мать назвала, она у меня русской была. А вот отец – юкагир, родом из Батагая. А знаете, кто такие юкагиры? Великий народ! – набрав в легкие воздуху и опустив свой груз на стол, произнес он.
– Понятно, – с легкой усмешкой ответил Шепелев.
Заметно повеселевший после возвращения Тимофей принялся рассуждать о своем происхождении. Одновременно он вывалил на стол пару картофелин и поставил их вариться на керосинку. Периодически он наполнял стакан уже из своих бутылок, и когда картофель был готов, хозяин «готов» был тоже. Он попытался нарезать сало, чтобы поджарить его на прокопченной сковородке, но у него это получалось не слишком хорошо. Куски были очень уж крупными. Он все равно бросил их на сковороду, которая грелась на освободившейся керосинке. Раздалось шипение, и маленькая комнатка наполнилась едким дымом.
К тому времени, как сало поджарилось, Тимофей, принявший еще пару стаканов пойла, свалился с табурета под стол. Картошка так и осталась неочищенной.
– Убери, – Шепелев показал Карагодину на сковороду с шипящим салом.
Он достал платок и прикрыл им свой чувствительный нос.
Карагодин нашел какую-то грязную тряпицу и, ухватив ей сковороду, чтобы не обжечь руки, поставил ее рядом на деревянную столешницу.
Некоторое время было спокойно. Отключившийся юкагир похрапывал под столом, а на улице, за которой беспрестанно наблюдал Карагодин, люди появлялись исключительно редко. Солнце уже перевалило за полдень, когда заверещал карагодинский мобильник.
– Да, – он быстро вытащил трубку из кармана.
– Эдик, – коротко представился один из братьев. – Здесь у нас один тип объявился.
– Родионов? – едва не сорвался на крик начальник охраны.
– Не-ет, – протянул Эдик, – другой.
– Что за тип? – уже спокойнее спросил Николай Павлович.
– Помнишь, Палыч, когда в столовке кантовались? – в свою очередь спросил Эдик.
– Ну, помню. – Карагодин озлобился, ему было неприятно вспоминать тот злополучный вечер, когда от них сбежал Родионов. – Чего ты тянешь, как кота за яйца? Не можешь яснее выражаться?
– Я чего базарю-то, – спокойно ответил Эдик. – Этот тип, он, похоже, чего-то задумал. Во-первых, как-то странно появился – откуда, непонятно, во-вторых, без вещей, а в-третьих, зашел в соседний дом и потом вышел оттуда с ружьем, ломом и лопатой. Вот я и думаю, зачем ему лопата – огород копать вроде рано.
– А при чем здесь столовая? – начал напирать на Эдика Карагодин.
– А, я ж забыл совсем, – торопливо пробормотал Эдик. – Этот тип тогда в столовке парился с молодяком.
– Чего? – вскричал Карагодин. – Что ж ты раньше не сказал, придурок!
– Ну, так я и говорю, – замялся Эдик. – Может, проверить его, как ты считаешь?
– Погоди.
Карагодин прикрыл трубку рукой и передал рассказ Эдика Шепелеву.
– Что будем делать, Семен Никанорыч? – спросил он в конце. – Чую, неспроста этот тип тогда в столовке ошивался. Может, прошмонать его или допросить с пристрастием?
– Значит, говоришь с ломом и лопатой? – задумчиво вскинул брови босс.
– И с ружьем, – уточнил Карагодин.
– Трогать его не надо, – рассуждал вслух Шепелев, – а вот проследить – не мешает. Пусть ребята по-тихому за ним приглядят. Что-то не нравится мне этот прохожий, который случайно оказывается в том же месте, что и полярник. Не его ли это дружок?
– Тогда где сам полярник?
– Думаю, мы это вскоре выясним, – Шепелев хлопнул ладонью по столу.
– Ага, – кивнул Карагодин и поднес трубку к уху: – Эдик, слушай сюда. Мужика не трогать.
– Так ведь с лопатой… – попытался возразить Эдик, но Карагодин не дал ему договорить.
– Не трогать, я сказал, – рявкнул он, – попасите его, только осторожно, чтобы он вас, не дай бог, не заметил. Докладывай каждые пятнадцать минут. Поглядим, огород он собирается копать или могилку. Понял меня?
Карагодин спрятал трубку в карман и задумался.
– Ты чего? – поинтересовался Шепелев.
– Этот тип из столовки был там не один, – озабоченно морщил лоб Карагодин, – с ним еще молодой отирался. Вроде как сын. Я еще тогда подумал, чего они так долго сидят? И все время в нашу сторону поглядывали, как будто ждали чего. Вот я голову и ломаю, если они с Родионовым заодно, то где сам Родионов и где молодой, что с этим хмырем в столовке сидел?