Модули продолжали лопаться; пересадочный рег медленно превращался в каплю расплавленного металла, покрытую кое-где неровной трещиноватой коркой. Жестокое, бешеное солнце подсвечивало ее сбоку, и казалось, что по теневой стороне бродят смутные багровые призраки. Время от времени из темноты прорывались бледно-зеленые вспышки, и тогда изображение на обзорном экране скафандра смазывалось на миг под электромагнитным ударом, и все гуще становилось окутавшее станцию облако газа и пыли. Обернувшись, я с ужасом заметил, что сапфировые жгуты разрядов уже бродят по оконечности цилиндра, вмещавшего батарею реакторных колец. А это значило, что в любой момент могут сдать распредщиты, и тогда все, что осталось от станции, просто испарится под давлением звездной плазмы… и мы вместе с ней.
Скорлупы ползущих к другим капсулам лагранжевцев выглядели осколками раскрашенных яиц, вывешенными в причудливом беспорядке на паутинно-тонких по сравнению с тушей станции крепежных балках. Пока я смотрел, две капсулы одна за другой оторвались от фиксаторов; вспыхнули в солнечных лучах облачка пара — выхлоп направляющих ракет, — и цилиндры медленно двинулись в сторону лунного полумесяца.
В наушниках царила противоестественная тишина. Когда мы выбирались из шлюза, у меня не было времени настраиваться ни на волну скорлупы Элис, ни на общий канал.
Моя подруга забралась в люк, я последовал за ней. Мы заняли места в амортизаторах, я пристегнул скафандр к ложу и только после этого изо всех сил дернул за рычаг отстрела. Капсула дернулась. Из невидимых патрубков полилась, мгновенно застывая, гасящая силиконовая пена. Когда через несколько часов мы врежемся в поверхность Луны, она нам здорово пригодится.
Я поймал губами упрямо ускользающий мундштук от баллона с питательным раствором. Кроме питательности, раствор не отличался никакими достоинствами, но я глотал его так, словно то был нектар пополам с амброзией. Напившись, я включил шлемофон, прошелся по всем каналам, пока не услышал ровное дыхание Элис.
— Вот мы и победили, — прошептал я, чувствуя, как сведенные от хронического напряжения мышцы постепенно расслабляются. Шлем выдавал мне на экран полетные данные — скорость, ускорение, расстояние до поверхности. Лететь предстояло еще долго.
— Мы победили для других, — ответила Элис хрипловато. — А для себя?
Для себя — еще нет. Это я понимал. Но следующее сражение начнется лишь через несколько часов. Я установил внутришлемный зуммер, чтобы тот разбудил меня за полчаса до посадки, закрыл глаза и постарался отключиться. Ловите момент, господин Макферсон — когда еще вам выпадет время вздремнуть?
Посадочная площадка Нулевой точки располагалась сравнительно недалеко от кратера Лаланда, в Центральном заливе — селенографическом образовании, примечательном исключительно своим расположением в самой середке Эртсайда. Собственно, этому факту площадка была обязана как названием, поскольку отчет лунных долгот начинался именно отсюда, так и существованием — потому что любое тело, падающее из второй точки Лагранжа в направлении земного спутника, обязано было закончить свой путь если не точно на вершине символической пирамидки, отмечавшей место пересечения экватора с нулевым меридианом, то в ее ближайших окрестностях.
Прилунились мы отнюдь не мягко — даже ракетные компенсаторы и гасящая пена не смогли полностью поглотить кинетическую энергию, набранную капсулой при падении из эль-точки. Нас едва не размазало по реголиту, потом отдачей швырнуло вверх, вновь шмякнуло о поверхность, уже мягче, и, наконец, пляска святого Витта прекратилась. Я открыл глаза, убедился, что жив и разгерметизация моей скорлупе пока не угрожает, попытался глянуть на Элис, но вросший в плечи шлем не позволил — чтобы посмотреть вбок, человек в скафандре вынужден поворачиваться всем телом, или подключать обзорный экран — задача сама по себе нелегкая, если учесть, что команды приходится отдавать в основном движениями подбородка.
Неуклюжесть скафандров вошла уже в поговорку, но причина тут не в космическом вакууме. Будь перепад давления единственной проблемой, нынешние скорлупы были бы не тоньше пижамы. Настоящую трудность представляет поддержание постоянной температуры. Вакуум сочетает в себе худшие свойства жара и холода. Поэтому приходится сначала закутывать человека в термоизолятор, а потом отводить накапливающееся тепло: отдельный инженерный кошмар. Конечно, нынешние скорлупы нельзя сравнить с конструкциями начала космического века, но концептуальных прорывов в этой области (как и во многих других) не наблюдалось с тех самых пор.
Поэтому не приходится удивляться, что для того, чтобы выбраться из капсулы, нам с Элис потребовалось немало времени. К тому же от удара погнулись опоры — этого следовало ожидать, перед посадкой их специально разогревали разрядом, чтобы металл попросту не брызнул осколками навроде разбитого стакана — и цилиндр сильно накренился. Пока мы слезали по титановой раме с высоты шести метров (в броневых перчатках — попробуйте сами), я успел проклясть создателей столь неудобной системы спасения раз восемьсот. Мог бы и больше, но последний метр пришлось преодолеть в полете — сорвался.
Вокруг нас до самого горизонта простиралась равнина, однообразие которой нарушали только редкие кочки и дыры теней под ними, да три вешки, указывающие дорогу к спас-куполу. На Луне ориентироваться на местности несколько затруднительно: до горизонта так близко, что заблудиться можно в десяти минутах ходьбы от дома. Поэтому все посадочное поле (а оно большое, потому что Луна либрирует, да и станция не висит, строго говоря, на одном месте, а ходит постоянно вокруг эль-точки, то и дело норовя выпасть из равновесной плоскости) усеяно вешками, старыми, уже поглоданными пылью. Висящая над головой Земля находилась почти в полной фазе — Солнце на этой долготе зашло неделю тому назад, и не поднимется над горизонтом еще столько же. Равнину заливало тускло-голубое сияние, одновременно режущее и утомляющее глаз. Если всмотреться, видно было радужное зарево, окружающее планету — это светились под солнечными лучами облака газа и пыли, призрак взорвавшейся лифт-станции.
Откровенно говоря, за все время существования колонии Нулевой точкой пользовались по назначению два или три раза. Сюда не проводили ни транспортерных линий, ни баллистических желобов: считалось, что спас-команды прибудут своим ходом и заберут уцелевших счастливчиков. Сейчас высылать команды некому: не карелов же кооптированных отправлять? До ближайшего поселения — около сотни километров, через окраинный вал Залива и несколько кратеров, чьи пологие стены в этот период цикла почти не отбрасывали теней.
Ладно. Будем решать проблемы по одной. Пока наша задача — добраться до спас-купола.
Капсулы прилунялись одна за другой — три, четыре… — и ложились вокруг нас с замечательной точностью. Ни одна из них не ушла за горизонт, и я только молился, чтобы ни одна не вздумала сесть на голову товарке. Реголит вздрагивал под ногами от тяжелых ударов, металлические цилиндры врезались в поверхность Центрального залива тупыми носами, отскакивали, потом падали снова, крупно дрожа.