Простой обыватель, доведись ему оказаться в этой комнате, навряд ли смог бы угадать, чем занимаются находящиеся в ней двое.
Старший – среднего роста, по возрасту ближе к сорока, наверное, был бы принят за преуспевающего доктора или инженера. В пользу первого говорило наличие на спинке стула обычного, что называется, штатского сюртука вместо мундира, в пользу второго – отсутствие на столе пациента. Житель более просвещенной страны, возможно, добавит в список возможных профессий еще и ученого. Но для Российской империи это еще был слишком нетипичный образ, с которым шелковая жилетка – и особенно выглядывающая из ее кармана платиновая часовая цепочка – явно дисгармонировала. Внимательно присмотревшись, российский обыватель ввернул бы разве что предположение о «немецких кровях». Больно уж аккуратно-выверенным был как весь облик старшего: от тщательно зачесанных волос на макушке до лакового блеска стоящих в углу туфель, – так и его движения. Это – по мнению все того же обывателя – явно вычеркивало из списка занятий денежные дела, ибо звание купчины на Руси предполагало известную широту души, а не выглаженные до бритвенной остроты стрелки брюк.
Второй находившийся в комнате представлял собой куда более простую загадку, ибо и выглядел заметно проще. Косоворотка и потертый пиджак, поперек лба след от пристроившегося на углу стола мятого картуза, но при этом отметин близкой и постоянной дружбы с зеленым змием не видать, присутствует некая живость – все это почти безошибочно указывало на фабричного мастера средней руки, из «выбившихся наверх».
Все эти предположения были, конечно же, весьма далеки от истины. Указать же на нее могли б разве что разложенные на столе детали, но еще в начале работы «немец» приказал «мастеру» накрыть их газетой – именно во избежание стороннего взгляда. Приказ этот был встречен с недоумением – комната, где происходило действие, располагалась на втором этаже окраинного дома и окнами выходила на тайгу, – но исполнен тотчас же и беспрекословно, так же как прочие распоряжения «доктора». Которых было не так уж много: по большей части «доктор» обходился жестами, а то и без них – когда «мастер», словно ассистент при операции, заранее держал наготове нужный инструмент или деталь.
Однако как раз «доктор» и нарушил этот выверенно-механичный ритм.
– Ну-с вот, почти готово, – выдохнул он, кладя на стол продолговатую трубку с коротким шнуром на конце. – Можно сказать, почти готово. Причем заметьте, Николай, сегодня, – выдернув из кармашка часы, «доктор» щелкнул крышкой, – всего за каких-то четверть часа управились. Рекорд-с.
– С вашим-то умением, Сергей Константинович, немудрено. Доктор подрывных наук, чай.
– Но-но, это вы бросьте, право слово, – улыбнулся «доктор». – Я все-таки не юная барышня, чтобы услаждать свой слух комплиментами.
– Так ведь я ж от чистого сердца, ей-ей, – горячо затараторил Николай, – вот вы сами сказали, всего за четверть часа управились. А, помню, в прошлом годе был я в Самаре, то же самое, считай, делал… с двумя студентами… Михаил и второй, чернявый такой, из жидовчиков… целый день тогда провозились, от зари до зари.
– Это все от лености, милейший. – Судя по довольному тону, лесть, несмотря на отговорку, все же подействовала на «подрывных наук доктора». – Когда недоучившиеся студентики, вьюноши со взором горящим, лезут в дело… пребывая при этом, по большей части, в стране радужных грез, ничего хорошего из этого, как правило, не выходит. И ведь все туда же, в бомбисты. Вон, гляньте, – брезгливо скривившись, «доктор» указал на разворот газеты. – «ЕКАТЕРИНОСЛАВ, 20,II. В девять часов вечера сын домовладельца Петрушевский, перенося бомбу в сарай, уронил ее. Страшным взрывом Петрушевский опасно ранен. Найдены еще бомбы». А вот еще: «ВАРШАВА, 21,II. Некий Лейпцигер, шестнадцатилетний юноша, без определенных занятий, проходя по двору дома на улице Новолипье, где он проживал, поскользнулся вследствие гололедицы и упал. В тот же момент раздался страшный взрыв. Оказалось, что при падении взорвалась бомба, которую он нес спрятать. Взрывом Лейпцигера разорвало на куски. Арестована вся его родня и товарищи».
– Случается и такое. – Николай потянул было щепоть ко лбу, опомнился и, густо покраснев, спрятал «виноватую» руку за спину. – Все под смертью ходим.
– Случается, потому что в голове мысли о геройской гибели во благо народа всю неорганическую химию вытеснили, – ехидно бросил «доктор». – Потому и лепят невесть что… – уже с раздражением добавил он, – чудо-бомбы, которые для них же опаснее, чем для наших пресловутых сатрапов. Запал нормальный сделать не могут, а все туда же…
– Запал – это да! – закивал Николай. – Этот их любимый, ударного действия, такая подлючая штука, что не приведи господь. Каждый раз, как с ним дело имел, мурашки по спине: а ну как споткнешься или просто пихнут в толчее локтем – и все сразу, как этих, из газеты… в куски. То ли дело ваш терочный… дернул за шнурок и бросил, а до того – хоть гвозди заколачивай.
– Ну-с, положим, – начал доктор и осекся, разворачиваясь к двери.
Николай, разом подобравшись, сунул руку за отворот пиджака.
– Сапожищами бухают…
– Значит, не боятся, не скрадываются, – резюмировал «доктор», – а может, наоборот, глушат, – задумчиво добавил он. – Ответишь им, – бросил он Николаю, – как я учил, будто в подпитии.
В дверь застучали – громко, уверенно.
– К-кого там, и-ик, черти принесли?!
От волнения Николай явно пережимал, но «доктор» понадеялся, что сквозь дверь это не будет заметно. В конце концов, кто бы там ни стоял, придирчивые театралы среди них вряд ли сыщутся.
– Дворник я здешний, Прохор, – хриплым басом отозвались из-за двери. – И трубочист со мной. Барышня из третьей квартиры давеча угорели, дык хозяин велел проверить.
– М-минуточку, – выкрикнул «доктор», искусно добавляя в голос пьяные нотки, – с-сейчас н-надену п-пенсне…
С этими словами он резким движением опрокинул набок мензурку и прокатил ее по столу.
– Врет, – быстро зашептал Николай, – видел я здешнего дворника, китаец он или еще какой азиат. Они это, товарищ Щукин, по всему видать. Эх, говорил я, надо было ту квартиру брать, на Японской. Пусть и отхожее место во дворе, зато черный ход имелся! А теперь… – он с безнадежным видом махнул рукой с пистолетом. – Так бы мы по нему шасть, и все, а теперь… разве что, – Николай оглянулся в сторону окна, – туда…
– …и прямиком в засаду, – твердо произнес «доктор». – Право же, товарищ Рыбак, не считайте уж этих самых их полными иванами-дурачками. Если уж это и впрямь они нас вычислили, то перекрыть все выходы как-нибудь догадаются.
– Ну, коли вы так говорите, так оно и есть, – вздохнул Николай. – Попали мы…
– А мы выйдем через вход, – весело заявил «доктор». – Как там у Радина… «В царство свободы дорогу грудью проложим себе»? – неожиданно хорошим тенором пропел он, подходя к столу. – Жаль, право, не довелось быть лично знакомыми, а теперь уже и не… а то посоветовал бы изменить строчку. «Грудью» – это скорее к феминисткам, право слово, наш припев должен учить иному. А теперь слушайте внимательно, – враз посерьезнев, велел он. – Сейчас вы начнете возиться с замком, но дверь откроете только по моему приказу, ни в коем случае не раньше. Ясно вам?