– Есть ли среди вас еще так называемые блатные? – все с той же усмешкой спросил Васильев, глядя на притихший строй, ошарашенный увиденным беспределом.
Взгляды всех зэков снова обратились к смотрящему. Каждый зэк, неважно, блатной или «мужик», прекрасно понимал: если Батя сейчас промолчит, не вступится, то его авторитету конец, какой он тогда смотрящий? Да и не только авторитету его конец – конец тогда, пожалуй, и всем «черным» порядкам на этой зоне. Но если он вступится, тогда с ним сделают то же самое, что и с Казаком, вышедшим из строя первым! И тогда он уже будет не блатной в авторитете, а опущенный, не лучше «петуха»! Ни один блатарь ему тогда руки не подаст, за стол с собой не посадит, в этом воровской закон строг.
Смотрящий шагнул вперед.
– Батя, вор российский, – по всем правилам представился он, глядя на Васильева.
– И что, вор российский, – эти слова «хозяин» произнес с явной насмешкой, – будешь КСП разравнивать? Повязку наденешь?
Из спины у смотрящего словно вытащили какой-то жесткий стержень. Он опустил плечи, ссутулился и кивнул:
– Надену, начальник.
Напрягшиеся вертухаи слегка расслабились и немного ослабили бдительность. Не такой уж он и крутой оказался, этот смотрящий! Сломался, как сухое печенье! Хотя, с другой стороны, куда ему еще деваться было? В СВП-то, наверное, не хочется.
Васильев протянул Бате красную повязку. Блатной покорно взял ее. С другой стороны офицер протянул смотрящему грабли. И тут словно туго сжатая пружина распрямилась перед застывшим строем. С неожиданным для его возраста проворством смотрящий выхватил у офицера грабли, резко ткнул рукояткой его в живот, а на обратном движении со всего размаху заехал рабочей частью инструмента по загривку Васильева. Целился-то Батя по башке, но гражданин начальник успел чуть пригнуться. Следующим молниеносным ударом Батя подсек Васильева под колени, повалил на снег и что было сил пнул в лицо. Опомнившиеся вертухаи кинулись на блатного, но первый тут же получил тычок граблями в лоб, а второй боковой удар в голову, на несколько секунд оглушивший его. Смотрящий навалился на Васильева и продолжал пинать ногами. Это само по себе было страшным оскорблением, ногами на зоне бьют только «петухов», о которых западло руки марать. Навалившиеся сзади охранники и активисты никак не могли оттащить Батю, а оружия у них не было. По служебным инструкциям приносить на зону оружие нельзя, чтобы зэки не отобрали.
– Вышка, стреляй! – истошно заорал Васильев, силясь освободиться. – Стреляй!
Но вертухай на вышке не мог ничего поделать, смотрящего от него закрывали спины навалившихся на него сзади «сук» и охранников. Единственное, что он мог, это не позволить другим зэкам вступить в драку, предотвратить общий бунт. В стылом воздухе над плацем раздался грохот, и длинная очередь взрыла землю перед уже качнувшимся было вперед строем. Зэки застыли – по инструкции, при бунте охрана на вышках имеет право открывать огонь на поражение, им потом за это и медалей понавесят.
Батя успел напоследок пару раз пнуть Васильева, прежде чем со всех сторон набежали еще несколько вертухаев и начали его метелить уже по всем правилам. Смотрящий врезал кому-то кулаком в челюсть, размахнулся граблями, но за них ухватилась чья-то рука, к ней тут же прибавилась вторая, третья, грабли вывернули у него из рук, а сзади, на плечах, уже повис кто-то здоровенный. Батя вывернулся, но тут же получил прямой удар в лоб, отшатнулся, наугад ткнул назад локтем, попал во что-то мягкое, но тут же получил сзади по голове, раз, другой… Свет перед глазами блатного помутился, и он осел на землю, а озверелые вертухаи со всех сторон навалились на него, пиная лежащего.
– Стоять! – раздался сзади громкий окрик. – Не убейте его, уроды! Под трибунал пойдете! – Васильев с помощью одного из офицеров уже привстал с земли и немного опомнился. – Стоять, кому сказано!
Разгоряченные охранники остановились, непонимающе глядя на начальство. Почему стоять? Этот урод еще и половины своей порции не получил. Ему после такого надо навалить так, чтобы он навсегда это запомнил, на весь остаток жизни!
– Стойте, – уже спокойнее сказал Васильев, медленно подходя к распростертому на снегу смотрящему. – Еще насмерть ненароком запинаете. А я не хочу, чтобы он так легко отделался. Я специально для него что-нибудь такое придумаю, что по всей Колыме легенды ходить будут… В ШИЗО его пока! Быстро!
Вертухаи взяли окровавленного старика под руки и потащили в сторону штрафного изолятора, а Васильев опять повернулся лицом к строю. Верхняя губа у него была разбита, а правый глаз стремительно заплывал огромным синяком, но выражение лица снова стало самоуверенным. По большому счету, происшедшее можно было назвать его победой. Пара синяков – это не так уж страшно, зато его самый опасный противник теперь обезврежен.
– Этот урод будет сидеть в ШИЗО до тех пор, пока я не решу, что с ним делать, – сказал Васильев, обращаясь к строю. – Может, там его и сгною, а может, и что поинтереснее придумаю. И имейте в виду, шмонать его будут каждые два часа. А если я узнаю, что вы к нему дорогу проложили… Вся зона у меня на кукане будет вертеться! Никаких «дачек», никаких свиданок! Вы у меня еще попляшете! Это только начало! – Голос Васильева становился все злее, ярость рвалась наружу, распирала его. – Всех сгною, суки! Всех! До единого!
* * *
– Открывай давай, – отрывисто сказал один из конвоиров, державших неподвижного Батю под руки, дежурному по ШИЗО.
– Открываю, открываю, – отозвался тот, грохоча связкой ключей. – Давайте заносите…
Из распахнутой двери изолятора пахнуло сыростью и холодом, температура там была градусов на пять ниже, чем в коридоре. Сделано это было специально для максимального воздействия на попавших сюда зэков, решившихся пойти против лагерной администрации. Конвоиры вошли в камеру и словно мешок с тряпьем бросили все еще не пришедшего в сознание смотрящего на цементный пол. Через несколько секунд дверь изолятора захлопнулась.
Штрафной изолятор официально предназначен для того, чтобы наказывать провинившихся заключенных, а неофициально – чтобы ломать непокорных. Но если прочитать официальное описание ШИЗО, то может показаться, что наказать или тем более сломать им не очень-то просто. Подумаешь, одиночное заключение и сниженная пайка. Зато никакой работы, никаких тычков от конвоиров, а двухнедельное одиночество не такое уж страшное испытание.
Все это так, но существует и обратная сторона. Хитроумная лагерная администрация давным-давно сообразила – для того чтобы пронять матерых зэков, нужно что-то большее, и приняла соответствующие меры. Конечно, правилами регламентируется, что температура воздуха в тюремных помещениях, в том числе и в ШИЗО, должна поддерживаться не ниже плюс восемнадцати градусов. Но ведь всем известно, что с теплоснабжением бывают сбои даже в больших городах, что уж про зону говорить.
Так что в случае, если в лагерь неожиданно приедет какая-нибудь комиссия, то близкая к нулю, а то и отрицательная температура в ШИЗО будет объяснена именно так: нехватка топлива, прорыв трубы, сбои со снабжением… Но не извольте беспокоиться, это ЧП, мы прилагаем все усилия, чтобы его ликвидировать, а обычно у нас все в порядке.