– А ты мне, помнится, в ответе отказал, – невозмутимо заметил Чехов.
– Юра?
– Да?
– Ты мне доверяешь?
– Идиотский вопрос… Допустим, да… Хотя, смотря что. Да, черт возьми, я тебе доверяю!
Чехов мог бы еще добавить: «А что мне остается делать?» – но не стал, боясь обидеть чувствительного приятеля.
– Тогда рассказывай. Да не дергайся ты, у меня тут «глушилка» – Басин кивнул на полуоткрытую «визитку», которую еще в начале разговора пристроил рядом с собой на скамеечке.
И Юрий Николаевич рассказал. Все без утайки: немногие известные факты, подозрения, основанные больше на интуиции, домыслы, большинство из которых не выдерживали никакой критики…
В то время как Чехов изучал прессу, терпеливо поджидая возмужавшего за последние двадцать с гаком лет Леву Басина, в нескольких километрах от «театра» происходили события, вполне обыденные с точки зрения московской милиции и непривычные, а оттого чрезвычайно интересные для обитателей одного скромного московского дворика.
Свободное от школы и иных малоинтересных занятий юное поколение близлежащих домов с увлечением играло в современный вариант «казаков-разбойников». От школы в столь ранний час они были свободны потому, что самому старшему «разбойнику» на прошлой неделе стукнуло восемь, а самому младшему – «казаку», естественно, – было неполных пять.
Разгоряченная азартной игрой, малышня позабыла строгий наказ родителей держаться подальше от мест, где «шею свернуть можно», и забралась в запретный закуток между сараем и гаражом, доверху заваленный досками, обрезками металла и прочим хламом.
Сначала на слабый стон, донесшийся из-под хлама, никто из ребятишек не обратил внимания. Только младшенький заявил, что хочет к бабушке, и внезапно заплакал.
– Тс-с-с, тихо ты, – сказал его старший брат, который чувствовал себя совсем взрослым, потому что в этом году собирался впервые переступить порог школы. – Бабушка в магазин пошла. А ты не шуми. Услышат – прогонят. И тогда плакали наши сокровища. Ты что, не знаешь, что тут сокровища спрятаны?
Младшенький, открыв изумленно рот, замотал головой. Слезы его мгновенно высохли, а глазенки восторженно загорелись. На мгновение притихли и остальные ребята, соображая, как бы превратить в игру замечательную идею с сокровищами. В этот редкий момент тишины стон раздался снова.
«Казаки-разбойники», побросав оружие, в мгновение ока скатились с горы хлама и сбились в кучку за гаражом.
Младшенький заревел в полный голос. Это придало храбрости и находчивости его старшему брату, он сел перед младшим на корточки, вытер огромным носовым платком, доставшимся в наследство от отца, сопливый нос своей уменьшенной копии и строго сказал:
– Да замолчи ты, наконец! Он же тебя испугается!
Младшенький прекратил рев и оторопело спросил:
– Кто испугается?
Старший наморщил лоб, но придумать ничего занимательного так и не сумел, а потому честно признался:
– Пока не знаю. Но он там, бедный и несчастный. Слышишь, как плачет? – Еще один едва различимый стон, в самом деле напоминающий плач, немедленно подтвердил его слова.
– Мне страшно, – шепотом пожаловался младшенький и шмыгнул носом.
– А представляешь, как страшно там ему? – резонно заметил старший мудрый брат. – Давай лучше освободим бедного пленника.
– Ура! – восторженно подхватили остальные. – Свободу узникам Бастилии!
Слово «узники» они не вполне понимали, что такое Бастилия и с чем ее едят, тоже порядком подзабыли. Но «в Бастилию» они уже играли с подачи любознательного соседа-четвероклашки, который с минуты на минуту должен был вернуться из школы.
Усердно пыхтя, малышня принялась растаскивать кучу хлама, аккуратно складывая фрагменты досок и железок перед воротами гаража дяди Славы. Пугающие стоны прекратились, что только подстегивало воображение юных «освободителей» и заставляло строить на предмет «пленника» самые разные предположения.
Особенно попотеть пришлось над проржавленным во многих местах листом железа, который никак не удавалось сдвинуть с места. Действовать здесь можно было только командой. Крепко ухватившись за край листа, по счету «три» ребята дружно дернули его на себя. И, неожиданно потеряв опору, кубарем скатились вниз. Следом, оглашая окрестности пронзительным скрежетом, торжественно сполз лист.
Из недр основательно распотрошенной кучи послышалась возня, сопровождаемая сдержанным постаныванием, и взору изумленных «освободителей» предстала голова с всклокоченными волосами и опухшими до щелочек глазами.
Теперь дружно завизжала и завопила вся компания, вскоре, правда, замолкла, оглушенная собственными пронзительными криками.
Один только младшенький смотрел на медленно поднимающегося человека с молчаливым любопытством. Бабушка много раз рассказывала ему всякие «ужастики», и он отлично знал, что все это – вранье и сплошные выдумки. Потом он сообразил, что вопли, очевидно, являются частью игры, и запоздало провизжал что-то воинственное.
Ребята обернулись на него с удивлением, но тут «узник», который все еще безуспешно пытался подняться, оперся на неестественно вывернутую ногу, вскрикнул и рухнул ничком.
– Пьяный, – нарушил тишину один из ребят.
– Сам ты пьяный, – с жаром возразил другой. – Пьяные сами в мусор не закапываются. Мой папка где упадет, там и уснет. А этот вон куда залез.
– А может, он давно уснул. А его не заметили и досками закидали.
– Дурак, что ли? Эту кучу с прошлого года никто не трогал.
– Сам дурак! А кучу не трогали не с прошлого года, а с пода… позапозапрошлого!
Разгоревшиеся было дебаты вмиг утихли с появлением тети Тани, жены дяди Славы.
Тетя Таня тихо-мирно готовила борщ, мурлыча под нос какую-то привязавшуюся мелодию. Сдвинув ложкой толстую пленку жира, она зачерпнула немного жидкости и, усиленно дуя на горячее содержимое ложки, подошла к кухонному окну. Там она с шумом втянула остывшую жидкость, посмаковала и поняла, что в борще не хватает соли. И перца побольше, решила тетя Таня. Только тогда, исполнив кулинарный долг, она заметила, что во дворе творится что-то странное. Соседские отпрыски таскали из мусорной кучи разный хлам и добросовестно заваливали им ворота родного гаража.
– Ах вы негодники! – вскричала тетя Таня, схватила тряпку, некогда бывшую нарядным кухонным полотенцем, и помчалась вниз, не забыв, естественно, убавить пламя под кастрюлей с борщом.
Милиция и «Скорая» приехали почти одновременно. Отбиваясь от навязчивого сержанта, врач «Скорой помощи», по совместительству хирург обычной районной больницы, пытался оказать окровавленному пострадавшему неотложную помощь. Сделать это было довольно сложно, так как пострадавший, находясь в шоковом состоянии, все время пытался свернуться в положение зародыша, а обе руки крепко прижимал к животу. Даже введение солидной дозы противошокового препарата особого действия не возымело.