– Леха! – Старший лейтенант часто моргал. – Ты понимаешь, что ты наделал?
– А что такого? – отступил Простаков на шаг, хотя лейтенант и не приближался.
– Ты мою команду слышал?
– Конечно, слышал, товарищ лейтенант. – Леха сделал еще один шаг назад, будто перед ним была пантера, которая должна была броситься на него, и полуторатонный автомобиль – не преграда.
Мудрецкий медленно обходил машину и на самом деле стал приближаться к здоровому детинке.
– А ты знаешь, что мне пообещал товарищ генерал?
– Чего? – высунулась голова Валетова из открытого окна и тут же получила от злого Мудрецкого кулаком в лоб и засунулась обратно.
Резинкин выскочил из-за баранки и подбежал к Мудрецкому.
– Товарищ лейтенант! Не надо Леху бить. Тем более на нас смотрят!
Мудрецкий обернулся на платформу. На самом деле кое-кто из корреспондентов бросал в их сторону взгляды: «Ага, военная разборка!»
Юра заулыбался:
– Алексей, у тебя лазер работает?
Леха утвердительно закивал головой:
– Только сейчас проверял, товарищ лейтенант.
После того как Мудрецкий убедился, что и у остальных с лазерными указками все в порядке, он приказал всем троим занять собственные позиции. Но Витек не выдержал и полюбопытствовал:
– А что вам пообещали, товарищ лейтенант?
Мудрецкий сник, послал всех троих подальше и уселся в «уазик» на переднее сиденье. Троица сомкнула ряды перед старшим и повесила, в знак готовности принять любую кару, собственные головенки, не забыв при этом поснимать кепки и нервно сжать их в кулаках.
– Генерал мне пообещал трудное возвращение домой, – промолвил Юра и откинулся в кресле назад.
– Какая сволочь! – с состраданием в голосе сообщил остальным собственное мнение Валетов.
– И вы подчинились? – не поверил Резинкин.
– А как же. Мы же в армии.
– Да, – согласился Простаков. – Но наши излучатели работают.
– Вот-вот. Идите и выполняйте приказ. Через тридцать минут вы начнете подсветку.
– Это что же, как придурки, будем полчаса в одно место светить?
– Выполнять! – рявкнул взводник так, что это явно было слышно на платформе.
Трое бойцов поспешили надеть на себя головные уборы, отдали честь и пошли на свои места. Фрол топал следом за Резинкиным, а сбоку вел отделение старший сержант Простаков. Так как они находились в поле зрения высшего командного состава, то сейчас не то время, когда можно ходить как угодно. Все-таки в армии находятся. Приходилось передвигаться строем, как положено.
Продефилировав прямо перед платформой, бойцы удалились к горящим бочкам. Фрол не удержался и двинул мысль, после того как они скрылись за одним из складов:
– Мужики, а вертолеты ведь один за другим полетят.
– Естественно, один за другим, – согласился Резинкин. – Чтобы в воздухе друг другу не мешать. Сначала один прилетит, сбросит воду, потом другой, потом третий. Это понятно должно быть. Точно так же будет, как они нас говном бомбили: то один, то другой.
– «Нас бомбили», – передразнил Валетов. – Это только мне досталось, а вы сухими из жижи вышли.
– Жалко лейтенанта, – сочувственно покачал головой Леха.
– Это все из-за тебя, урод, – воскликнул мелкий, подлетел и, разбежавшись, набросился на Леху, допрыгнув тому до шеи и крепко ухватившись.
Здоровый шутя сбросил с себя клопа и обернулся.
– Ты чего нервничаешь?
– Да это я так, шутя, – отстранился Валетов. – Может, немного подправим Юрку настроение?
– Ты что, дурак? – Резинкин покачал головой. – Нет, я этого делать не буду. Я, между прочим, хочу дома оказаться, у меня и отпуск на носу.
– Не у тебя одного, – напомнил ему Леха.
– Мы не будем этого делать, – Резина сокрушенно пялился на носки собственных ботинок.
Оба глядели на маленького и наглого Фрола.
– Ну почему? – взмолился он. – Чего такого-то? Какая разница? Пусть они сами разбираются со своим оборудованием, почему оно у них ломается. Мы же свою задачу выполним на сто процентов. Никто же ничего доказать не сможет.
– Нет, Фрол, ты придурок, – Резинкин достал сигарету и сунул в рот.
Тут же к ним подскочил какой-то мужик и начал доказывать, что курить на территории нельзя. После того как его трижды послали туда, куда достаточно одного раза, он развернулся и ушел, а троица, образовав небольшой совещательный кружок, продолжила дымить.
Генералу и наблюдателям надоело смотреть за тем, как работают пожарные, имитируя тушение, и все стали с нетерпением ожидать финального аккорда сегодняшнего представления – второго полета винтокрылых машин и сброса воды.
Лычко нетерпеливо стучал по циферблату часов, пытаясь таким образом приблизить время окончания учений. Надо сказать, народу стояло человек двадцать, и от всех несло. Девочку-переводчицу пришлось вообще домой отправить, так как она находилась после ее принудительной транспортировки к медпункту в нестабильном состоянии. Посему никакая беседа со степенно стоящим Генрихом Вичке была невозможна. Приходилось объясняться лишь жестами, показывая пальцем то на один пожарный расчет, то на другой, то на продолжавшееся смывание выпавшей с неба по гениальному замыслу устроителей учений грязи.
Командир вертолетного звена первым доложил на землю, что приборы захватили пятно и устойчиво несут на автоматике три тонны воды к месту выброски. Всего в тридцати секундах от первого шел второй борт, который точно так же послал доклад о захвате пятна. Третий уже не сообщил земле ничего нового. Приняв сообщение, диспетчер сделал соответствующие заметки в журнале и поставил время.
Увидев еще вдалеке приближающиеся к ним машины, генерал показал немцу большой палец и произнес интернациональное:
– О’кей.
– О’кей, – вяло согласился атташе, на всякий случай почему-то отодвигаясь от генерала на полшажка.
Стоящий рядом с Лычко главный авиатор Петров вытянул вперед длинную руку, увенчанную широкой ладонью, и гордо сообщил:
– Все точно по графику. Сейчас зайдут на цель и сбросят. Все будет в лучшем виде.
– Я не сомневаюсь, – вяло согласился Лычко, вспоминая, как его оросил вонючий дождик.
На этот раз в емкостях всего-навсего обычная вода, и ничего экстраординарного произойти не может. Груз, разорвавшись на крохотные капельки, упадет над очагом «возгорания», после чего пожарные в течение десяти минут довершат дело, и все – конец учений. Можно переодеваться.
Генерал уже думал о том, как везет атташе в гостиницу. Там он моется, гладится, после чего они напиваются до упаду так, чтобы не помнить день позора. Хотя где-то в глубине души генерал понимал, что уже оставил неизгладимое впечатление в памяти от поездки из Москвы в российскую провинцию у Генриха Вичке.