Петковский уже год как ушел на пенсию, но продолжал работать, убежденный, что только работа продлевает жизнь. Это был маленький, сухонький старичок с необычайно строгим лицом и пронзительными настойчивыми глазами. Свои густые, абсолютно седые волосы он стриг у лучшего парикмахера, а одевался с тщательностью, свойственной работникам дипломатического корпуса. Белые халаты и шапочки на нем выглядели всегда безукоризненно, точно лишь минуту назад вышли из-под утюга. В принципе он мог обходиться в своей работе без лекарств и манипуляций – его внешность была как бы воплощением народной мечты о старом и опытном докторе, творящем чудеса: от одного взгляда Петковского больным делалось лучше.
– Здравствуйте, коллега! – церемонно приветствовал он меня, когда мы встретились на полпути к гаражу. – Желаете принять автомобиль? Пойдемте. Хотя со своей стороны хочу вас заверить, что вся аппаратура работает нормально, как в космосе, – медикаменты в комплексе, баллоны заправлены. Но порядок, разумеется, есть порядок!
Честно говоря, ничего мне принимать не хотелось, потому что старикан был ответственнейшим человеком и не мог сдать смену с какими-то недочетами. Но и отлынивать я не мог – Петковский никому не прощал безответственности.
Водитель Степаныч поздоровался со мной и незаметно подмигнул в сторону Петковского. Дотошность старика его забавляла. Но Петковский неукоснительно продемонстрировал мне исправность каждого аппарата, глядя мне в глаза испытующе и строго, будто сомневался, что мне известно назначение этих хитрых штуковин. Когда он закончил, я даже испытал некоторое облегчение, будто вышел из душной комнаты на свежий воздух.
Потом мы действительно вышли из гаража во двор, и вдруг Петковский, не поворачивая головы и понизив голос, произнес:
– Знаете, Владимир Сергеевич, я хочу с вами серьезно поговорить. Может быть, я не прав и попросту выжил из ума, но на всякий случай прислушайтесь к словам старика. Мне хотелось бы вас предостеречь. Работаете вы у нас недавно, и вы, уж меня простите, многих вещей не замечаете... Может быть, так и должно быть в молодости, но в нашем заведении следует быть чуть-чуть настороже. Вы меня понимаете?
Я посмотрел на старика озадаченно и признался, что не очень.
– Ну как же! – почти расстроился он. – Вот вы ведь ездите вдвоем с Инной, верно?
– Ну да, – недоуменно сказал я. – А с ней нужно быть настороже?
– Вы напрасно иронизируете, – строго сказал Петковский. – Вам известно, чья она племянница?
– Откровенно говоря, неизвестно, – сознался я. – А это важно?
– В вашем случае – абсолютно! – непреклонно сказал старик.
– И чья же? – несколько легкомысленно произнес я.
– Бориса Иосифовича Штейнберга! – значительно сказал Петковский и посмотрел на меня, любуясь произведенным эффектом.
Собственно, любоваться особенно было нечем – новость не произвела на меня большого впечатления. Просто было немного странно, что у громовержца имеется такая красивая и аппетитная племянница с медовыми волосами и ореховыми глазами.
– М-да, любопытно, – промямлил я. – Но только что из этого следует?
– Непростительное заблуждение! – сказал Петковский. – У вас уже были неприятности – я наслышан. И еще будут, если вы не внесете некоторые коррективы в стиль своей работы.
– Коррективы? В стиль работы? – удивился я. – Первый раз слышу, что у меня есть стиль.
– А вот Борис Иосифович, боюсь, слышит, – мрачно объявил Петковский. – И не в первый раз! И боюсь, он его не одобряет, равно как и уважаемая Инна Васильевна!
– Вы меня окончательно заинтриговали, – недовольно сказал я. – Не вижу, чего такого крамольного может открыть в моей работе Инна Васильевна. Спасибо за предостережение, но думаю, вы преувеличиваете...
– Ну смотрите! – тоже не слишком любезно ответил старик. – Ваше легкомыслие может дорого вам обойтись. Но, может быть, в молодости так и должно быть?
И он ушел, ворча себе под нос.
Его туманные предостережения расстроили меня на некоторое время. Если в них была хотя бы доля правды – а она, несомненно, была, – меня мог ожидать новый вызов на ковер. А это уже явный перебор – для рядового врача я слишком зачастил в начальственный кабинет, такое добром не кончится.
Но долго размышлять на эту щекотливую тему я не собирался – впереди у меня была еще целая ночь. Пока же я решил переговорить с Хоменко.
Между тем наша смена начала жить в обычном рабочем ритме. Хоменко уже отправил на вызов надменную Екатерину Игнатьевну. Часов до одиннадцати ночи звонков на «Скорую» будет особенно много. Это правило касается и обычной «Скорой», и нас. В этот момент – перед отходом ко сну – народ особенно чутко прислушивается к собственному организму и выявляет множество недочетов. Затем самые стойкие засыпают и, как правило, держатся до утра. А часов с пяти болезни опять заявляют о себе – с новой силой.
Улучив момент, я проник в диспетчерскую и с решительным видом уселся напротив Хоменко.
– У тебя такой вид, – меланхолично заметил он, – будто ты только что кого-то зарезал.
– Дело у меня к тебе, – заявил я без предисловий. – На миллион долларов.
Начиная какой-нибудь важный деликатный разговор, я клянусь себе, что буду крайне дипломатичен и изворотлив. А потом ляпаю первое, что взбредет в голову.
– Сумма интересная, – откликнулся Хоменко. – Что ты хочешь – угнать реанимобиль? Списать суточный запас наркотиков? Уничтожить главный компьютер?
– Наоборот, – рубанул я сплеча. – Хочу попросить тебя заархивировать для меня всю информацию по вызовам за последние полгода. – И для пущей убедительности выложил на стол дискету.
Хоменко посмотрел спокойно на дискету, потом на меня и осведомился:
– Диссертацию решил писать?
Он подал прекрасную идею – и как я сам не додумался до этого! Я радостно закивал, надеясь, что теперь никаких вопросов ко мне не возникнет. Но я был чересчур наивен.
– Учитывая невысокую сложность задания и некоторую мою симпатию к тебе, – деловито заявил Хоменко, – эта услуга обойдется тебе в ноль-семь шотландского виски «Ройал салют»...
– Это же больше ста долларов! – вырвалось у меня невольно.
Хоменко посмотрел на меня немигающим взглядом.
– Кто-то начинал тут торг с миллиона, – веско заметил он. – Или мне показалось?
– Я слышал, «Белая лошадь» – тоже хорошее виски, – жалобно проговорил я, глядя на диспетчера умоляющими глазами.
– Вот ты его и выпьешь, – тонко улыбнулся Хоменко. – Когда твоя интрига увенчается успехом...
– Интрига? – удивился я. – Какая интрига?
Хоменко деликатно посмотрел на дверь.
– Ну ты же берешь эту информацию не просто так, верно? – замороженным голосом произнес он. – Кому-то ты надеешься вставить через нее фитиль в задницу? И я готов понять влиятельного человека. «Белой лошадью» тут не отделаешься. Тут, знаешь, как в рекламе кофе «Чибо», – мы собрали для вас все самое лучшее.