Постепенно дым словно рассеивался, и, наконец, в серой мгле стали появляться лица. Видения накатывались на меня внезапно и так же внезапно исчезали, прежде чем я мог понять, чудятся они мне или нет. Мне являлись лица не только живых, но и умерших. Худое суровое лицо бывшего шефа вдруг сменялось еще более изможденным ликом старика Зелепукина, глядящего на меня с ненавистью и укоризной. Озабоченное лицо коллеги Щербакова вытеснялось изъеденной физиономией покойного Четыкина. Хмурый Юрий Николаевич Чехов выходил из черного облака и, не сказав ни слова, опять пропадал в нем.
Я стал слышать какие-то звуки: негромкие слова, шорох подошв, щелчки переключателей. Потом пришли ощущения, запахи. Я вдруг понял, что нахожусь в больнице. Сквозь пелену в глазах мне наконец удалось более-менее отчетливо различить тянущиеся ко мне провода и трубки. Путем длительных и мучительных размышлений удалось сообразить, что по этим трубкам внутрь меня поступает кислород и лекарства, а провода уходят, видимо, к аппарату для снятия ЭКГ.
Мне не сразу удалось сообразить, как я дошел до такого плачевного состояния, – тут память опять начинала буксовать, и на меня снова накатывалась тошнотворная темнота. В какую-то минуту я, кажется, даже застонал, и передо мной тут же возникла физиономия бывшего шефа Ланского. Он озабоченно всмотрелся в мои глаза и что-то негромко спросил.
Смысл вопроса, однако, ускользнул от меня – другая мысль в этот момент завладела сознанием, заставив меня сосредоточиться на ней полностью. Если шеф бывший, то у меня должен быть новый шеф! И он... ну, конечно, мой новый шеф – Макаров!
И тут я вспомнил все. Эти воспоминания словно ошпарили меня. Я попытался немедленно вскочить, соображая, что должен что-то делать и куда-то бежать. Но чудовищная слабость не дала мне подняться, и вдобавок опять рядом оказался Ланской. Он мягко, но настойчиво положил мне руки на плечи и заставил опять откинуться на подушку.
– Тихо, тихо, тихо! – скороговоркой сказал он. – Никакой пока активности, Владимир Сергеевич! Очень хорошо, что вы пришли в себя, но не следует торопить события! Вы хорошо меня слышите?
Я открыл рот и что-то пробормотал.
– Ну вот и отлично! – обрадовался Ланской. – Полный покой, и скоро вы совершенно поправитесь.
Он распрямился и что-то коротко сказал, обернувшись через плечо. На его месте тотчас возникли двое других персонажей – коллега Щербаков и медсестра, которую, кажется, звали Наташей. Она быстро и ловко набрала в шприц какое-то лекарство и ввела его в мою систему.
Щербаков присел около кровати и, приблизив ко мне свое интеллигентное, украшенное бородкой лицо, скорбно сказал:
– Ты, Володя, пока что не рыпайся. Ланской правильно говорит. Надо понаблюдать. – Он вздохнул и добавил: – Мы ведь тебя реанимировали по полной программе... Тебя только в отделение доставили, а у тебя – бац! – остановка сердца... Никогда не думал, что буду тебя оживлять... Видишь, как получилось? Но ты не волнуйся, сейчас у тебя все показатели улучшаются... Хорошо, что ты рядом был...
«Рядом? – подумал я. – Ах да, Макаров же обещал похоронить меня в старом морге! Но кто же меня нашел?»
Мне хотелось спросить об этом у Щербакова, но тут сознание мое опять заволокло туманом, начали слипаться глаза, и я уснул.
Когда сон так же внезапно оборвался, все органы чувств словно оттаяли. Я чувствовал свое тело, я слышал каждый звук вокруг, я видел все совершенно ясно и четко. И первое, что увидел, – было монументальное, полное достоинства лицо Бориса Иосифовича Штейнберга. Он сидел около моей кровати, сверля меня тяжелыми, мрачно посверкивающими глазами. Серебряная шевелюра его была как всегда тщательно уложена. Крупные, ухоженные руки скрещены на груди. Я понял, что пришел час расплаты.
– Ну что, Ладыгин, выжил? – низким голосом сказал Штейнберг, как мне показалось, без особого удовлетворения. – Поздравляю!
Я посмотрел на Бориса Иосифовича с трепетом и сказал «спасибо». Он задумчиво покивал головой и неожиданно сказал:
– Ты хоть помнишь, как ты меня пихнул? Помнишь? Ага! И как это у тебя духу хватило, не понимаю! – Он поднял глаза к потолку и сказал неуверенно: – По-моему, меня так последний раз пихали в классе, эдак, м-м... в девятом!
– Извините, Борис Иосифович, – прошептал я, с ужасом прокручивая в памяти эту сцену.
– То-то, извините! – строго произнес Штейнберг и умолк.
Мне пришло в голову, что ему хочется объявить мне об увольнении, но он сомневается, стоит ли травмировать мою психику до того, как я окончательно оправлюсь. Но он заговорил о другом.
– Я-то ладно! – проворчал Штейнберг. – Не рассыпался... Но ты мне всю терапию разогнал! Вот смотри – сам на больничной койке, Макаров в тюрьме, Корзухин под следствием... Куда это годится? Про Четыкина я уже не говорю, хотя и там без тебя не обошлось...
– А при чем здесь Корзухин? – осторожно спросил я.
Борис Иосифович безнадежно махнул рукой.
– Потом все узнаешь, – сказал он, вставая. – Выздоравливай пока! Сил набирайся. Я решил тебя заведующим отделением поставить. На место Макарова. Может, тогда у тебя времени меньше будет, чтобы начальство пихать! – язвительно заключил он и, повернувшись, зашагал к выходу.
Я лежал, ошеломленный и испуганный, пытаясь осознать услышанное. Я-то готовился совсем к другому исходу. Тем более мне не давала покоя мысль о том, что, строго говоря, я нахожусь в розыске и искать меня особенно долго не надо – я теперь весь как на ладони. Никто из сотрудников не мог мне ничего объяснить. Видимо, история, разыгравшаяся вокруг нашего отделения, не слишком афишировалась, хотя все знали, что Макаров сидит.
Через день меня перевели из реанимации в кардиологию и, хотя я чувствовал себя вполне прилично, попросили не вставать пока с постели. После этого я совсем затосковал, и в этот момент меня навестил Юрий Николаевич Чехов.
Он проник в мою палату в халате, наброшенном на плечи. Его грубоватая физиономия выглядела чрезвычайно довольной. Бросив на столик пакет с фруктами, он подсел к моей кровати и крепко потряс меня за плечи.
– Как я рад тебя видеть! – признался Юрий Николаевич. – Но кто бы мог подумать, что мне доведется подносить строгому доктору стакан воды!.. Тебе, кстати, не подать стакан воды? Нет? Тем лучше... Кстати, это хорошо, что ты попал на больничную койку. Тебе полезно побыть в нашей шкуре!
– Не испытывай мое терпение! – взмолился я. – Расскажи лучше, чем кончилось дело, а главное, скоро ли за мной придут?
Чехов хитро посмотрел на меня и признался:
– Хотел тебя попугать, но, пожалуй, не буду. А то тебя снова кондратий хватит, и будешь ты на моей совести... Никто за тобой, пожалуй что, и не придет. Сам будешь по судам таскаться – в качестве свидетеля. А в качестве наркоторговца ты не глянулся. После того как мы эту шайку накрыли, я специально интересовался – нигде твой случай не зафиксирован. Как будто ничего и не было! Так что даже если ты сам явишься с повинной, тебя попросят не морочить голову. Потому что твой арест был организован по просьбе известной тебе Ирины Владимировны, которая теперь содержится под стражей, и с ней уже никому не интересно иметь дела. Может быть, ее бы и отмазали, но ее подручные очень активно дают показания – факты вопиющие, и замять дело очень сложно. Сам знаешь, как нагло они действовали. Кое-что просочилось даже в печать. В общем, на фирме «Воздаяние» можно поставить крест.