Сделав охраннику успокаивающий жест рукой, Камохин закинул автомат за спину. После чего достал из-за пазухи два пакаля, подвешенные к сделанным из бинтов петлям.
– Ты в курсе, что это такое? – Он протянул руку вперед, чтобы охранник мог как следует рассмотреть то, что было привязано к бинтам. И дабы у него не осталось вовсе никаких сомнений, сказал: – Это – пакали. То самое, за чем нас, квестеров, посылают в аномальные зоны. Слыхал про такие?
Охранник молча кивнул.
Конечно, кто в ЦИКе не слышал про пакали? Видел их воочию далеко не всякий, но слышал-то каждый.
Камохин отошел немного назад и повесил пакали детям на шеи.
– А теперь думай сам, как поступить. Либо мы забираем этих гражданских с собой, либо оставляем пакали им. Я, конечно, понимаю, что меня за такую выходку из ЦИКа точно вышибут. А могут и под трибунал отдать. Да только и тебя, дружище, тоже не похвалят за то, что пакали бросил. Я внятно объясняю?
Оплывшее лицо командира охраны вновь начало претерпевать чудовищные метаморфозы. Что уж с чем боролось у него внутри – чувство долга с острой ненавистью, страх с отвращением или глупость с хитростью, – понять было невозможно. Но то, что борьба была нелегкой, сомнений не вызывало. Закончилось все тем, что нижняя челюсть охранника сначала отвалилась вниз, а затем резко встала на место. При этом должен был прозвучать отчетливый щелчок, но из-за шума его не было слышно. Взмахнув рукой, он подался назад и стал почти невидим в полутьме.
– Вперед! – Орсон подтолкнул Светлану с детьми в сторону вертолета.
Рядовой охранник, оставшийся в открытом проеме, положил автомат на сиденье и протянул руку, чтобы помочь детям забраться.
– Боюсь, ты нажил себе смертельного врага, – взглянув на Камохина, сказал биолог.
– Не первого и, скорее всего, не последнего, – усмехнулся квестер.
Орсон одобрительно похлопал его по плечу.
– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.
– Лучше и не надейся, Док.
Орсон на секунду задумался и даже приоткрыл рот, как будто хотел что-то сказать. Но вместо этого улыбнулся, еще раз похлопал Камохина по плечу и пошел к вертолету.
Никто не знал, что ожидало их в самом ближайшем будущем. И никто был не в силах это изменить.
Что уж говорить о будущем отдаленном.
Кто вообще хоть что-то знает о будущем? Ну, хотя бы, когда оно наступит?
Центр Изучения Катастроф
Кресло, творение какого-то известного в прошлом дизайнера, казалось похожим на раскрывшуюся раковину очень большого двухстворчатого моллюска. Цвет у него был ядовито-бирюзовый – совершенно не располагающий к отдыху и самосозерцанию. А кроме как на себя самого, в комнате смотреть было не на что. Застеленный светло-коричневым ламинатом пол, стены, декорированные под старый кирпич, белый потолок с совершенно бессмысленным, не складывающимся ни во что хотя бы мало-мальски знакомое рисунком из многочисленных отверстий и будто вросшие в него круглые бестеневые светильники. В полутемном углу стояла высокая, почти что в человеческий рост, узкая, абсолютно черная пустая ваза. Будто символ вечного отсутствия чего бы то ни было. На одной из стен – огромное полотно: широкие, вызывающе грубые мазки красок разных цветов и наложенная поверх них геометрическая комбинация. На нижнем крае рамы приклеена золотистая бирка, на которой, по всей видимости, указаны имя художника и название его шедевра. Но банальные слова могли легко разрушить причудливую магию странного очарования этого диковатого рисунка. А потому картина так и осталась безымянной, а имя художника – тайной.
Вопреки ожиданиям, кресло оказалось невообразимо удобным. В нем можно было сидеть, выпрямив спину, можно было откинуться на спинку, можно было развалиться, свесив руки через подлокотники, или закинуть ногу на ногу. В любом положении в кресле было комфортно. Осипов прилег на правый подлокотник и приготовился ждать. Сколько потребуется. Собственно, что ему еще оставалось? Охранник, приведший его сюда, ушел, не сказав ни слова, и он остался совершенно один. Предоставленный самому себе.
С собственными мыслями в голове.
В комнате было тихо, как в сурдокамере. Ни единого окна, хотя это был третий надземный уровень. Три одинаковые двери в противоположных углах. Четвертый угол занят вазой.
Какое-то время Осипов рассматривал картину. Но вскоре ему это наскучило. Он вообще плохо разбирался в живописи. А абстрактное искусство так и вовсе представлялось ему некой странной забавой, смысл которой был доступен лишь немногим, главным образом, тем, кто сам этим занимался. Ну а помимо всего прочего, в данный момент лишь один вопрос представлялся ему значимым – зачем господин Кирсанов пригласил его к себе? Ну да, они притащили в Центр два пакаля и троих гражданских. Должно быть, это было выдающееся достижение. Особенно по части гражданских. Осипов не был знаком со всеми тонкостями системы охраны ЦИКа, но даже того, что было ему известно, оказалось достаточно, чтобы понять: Центр Изучения Катастроф – едва ли не самый засекреченный объект на Земле. Что-то вроде достославного Ангара-13, про который все знают, но куда никто не может попасть. Только в отличие от пресловутого Ангара, ЦИК существовал в реальности. Возглавляемый и финансируемый одним-единственным человеком. Российским миллиардером, медиамагнатом, владельцем и совладельцем нескольких крупных добывающих компаний Кириллом Константиновичем Кирсановым. Который зачем-то хотел лично поговорить с доктором Осиповым.
О чем?
И почему только с ним одним, а не со всей квест-группой?
Кстати, ожидаемого взыскания за гражданских они не получили. А вот забиравший их командир третьего корпуса с должности слетел. Сразу после того, как по ЦИКу расползлась история о том, как квестеры вынудили его едва ли не самолично усадить гражданских в вертолет. А ведь скорее всего ничего бы и не было, не устрой он сам весь этот балаган.
Одна из дверей распахнулась, и в комнату широким, уверенным шагом вошел мужчина лет под пятьдесят. Не очень крепкого телосложения. Но по-спортивному подтянутый. Одетый в самые обыкновенные, помятые джинсы и серую водолазку. На левом запястье большие механические часы на браслете. Светлые, едва заметно вьющиеся волосы небрежно зачесаны назад. На носу очки в тонкой золотой оправе. Взгляд его острых серых глаз поймал Осипова, как оптический прицел снайперской винтовки.
– Виктор Николаевич?
Осипов много раз видел Кирсанова на фотографиях. Но вот вживую не сразу его признал. Должно быть, его сбила с толку слишком уж простая одежда. Он сам, собираясь на встречу, надел строгий темно-синий костюм и галстук. Осипов не любил такую одежду и чувствовал себя в ней неловко, однако полагал, что ситуация обязывает. У Кирсанова на сей счет, похоже, было иное мнение.
Услыхав свое имя, Осипов суетливо поднялся из кресла, одернул полы пиджака, поправил манжеты.