— А память все же странная штука! — Он заметил мое недоумение и пояснил: — Я только сейчас вспомнил, почему мне показалась знакомой фамилия вашего отца. Наговски, да?
— Да, — настороженно кивнул я.
— В этом деле был замешан его однофамилец. Я в то время занимал пост городского прокурора, Крамер был еще лейтенантом. Как-то он принес на подпись ордер на арест этого самого Наговски, а с задержания вернулся уже таким. — И Гардин неопределенно повертел рукой. — Ну, вы понимаете, Виктор… с дырой в затылке.
И тут словно мозаика сложилась. Факт столь близкого «знакомства» Крамера с моим отцом перевернул все буквально с ног на голову.
Заняли свое место открытая дверца телефонной будки, в которой застрелили Генри Путеля, и обнаруженные неподалеку полностью сгоревшие спички; спички точь-в-точь как в пепельнице за столом «Фонаря», откуда я вытащил Петра пару дней назад.
И самое главное, стали понятны его слова: «Видит Бог, Виктор, я не хотел, чтобы все вышло именно так!»
А мы отдали ему установку…
Твою ж мать!
— Остановите поезд! — заорал я и сорвался с места.
Гардин распахнул глаза от изумления, но делиться своими догадками с ним уже не оставалось времени.
Я со всех ног пронесся по перрону, с разбегу запрыгнул на площадку позади вагона и только вцепился в поручень, как серым зеркалом надвинулась граница Вечности. Поезд вошел в безвременье, словно раскаленный нож в масло, меня же облепило, скрутило и потянуло назад; чтобы не слететь на серебряные рельсы железной дороги, пришлось до боли в пальцах стиснуть железную скобу.
Миг спустя меня рвануло уже обратно, я со всего маху шибанулся лбом о заднюю дверь и ошарашенно замотал головой. А потом — раз! — прямо перед лицом толстый металл взорвался изнутри, ощерившись рваными краями пулевого отверстия.
Я стремительно присел, и в вагоне вновь жахнуло. Новая дыра оказалась еще шире прежней — оба раза стреляли из крупнокалиберного штуцера.
Двуствольного…
Воспользовавшись моментом, я стремительно взлетел по железной лесенке на крышу и сделал несколько осторожных шагов. Каучуковые подошвы ступали по металлу, покрытому облупившейся желтой краской, совершенно бесшумно, и мне удалось, не привлекая к себе внимания, добраться до середины вагона.
Оттуда осмотрелся по сторонам, а кругом одна лишь серость безвременья; только двумя серебристыми полосами убегают назад железнодорожные пути.
Что я ощутил в этот момент? Неуверенность? Страх? Сомнения?
Ничего подобного. Одну лишь злость.
Крамер, сука!
Злость буквально переполняла, и потому размеренно колотившееся во мне время не сбилось ни на миг, не пропустило ни одного удара.
А голоса и шепотки в голове — это ерунда. Куда больше волновали мотивы Петра.
Что он задумал? На что рассчитывает?
Планирует запустить установку по пути на каторгу? Но даже если он раздобыл ключи и код от сейфа, как быть с взломанными печатями?
За такое ведь по головке не погладят!
Ничего не понимаю.
И тут откуда-то снизу и сбоку вынырнула черная как смоль сущность. Едва успев среагировать на ее неожиданное появление, я бросился ничком на крышу вагона, и свисавший с плеча карабин гулко саданул по железному листу.
Промчавшаяся над головой тварь вопреки всем законам физики в один миг развернулась и вновь бросилась в атаку, я откатился в сторону и полоснул ее выхваченным из чехла ножом. Сверкнувшее посреди беспросветной серости зеркало широкого клинка легко рассекло нематериальное создание на две части, но на крышу, сдирая когтями краску, уже карабкалась явно насосавшаяся чьих-то кошмаров химера.
Я скакнул к ней, намереваясь сбить с поезда, и тут крышу за спиной пробила выпущенная изнутри винтовочная пуля.
Шаг — выстрел, прыжок — новая дыра в металлическом листе.
Сражаться в таких условиях с сущностью было смерти подобно: ориентировавшийся на звук моих шагов стрелок всякий раз запаздывал лишь на долю мгновения. Как только замешкаюсь, тут мне и конец.
И, решив не испытывать удачу, я крутнулся на месте и рванул в начало вагона.
Клац-клац! — две пули прошили тонкий металл там, где я бы оказался, продолжи свое движение к сущности.
Я даже не оглянулся. Скатился по лесенке к сцепке с локомотивом, держась одной рукой за перекладину, загнал нож в щель металлической коробки и перенес большую часть своего веса на рукоять. Толстый клинок выгнулся, но оказался прочнее запоров, и крышка с металлическим лязгом отлетела, открыв мне доступ к опечатанному свинцовой пломбой рычагу.
Только рванул его на себя, и над головой возникла морда химеры. Распахнув аварийную дверцу, я юркнул в служебное помещение и поспешил отгородиться от сущности листом усиленного алхимическими формулами металла. Призрачные когти с мерзким скрипом заскрежетали по вагону, но прорваться внутрь не смогли. Защита оказалась сильней.
Я приложил ладонь к враз пропитавшейся кровью повязке на боку и с облегчением перевел дух.
Вот и пригодилось детское увлечение поездами!
Сражаться со столь мощной сущностью в ее родной стихии — чистое самоубийство. Оступился бы, слетел с крыши — и все, пропал. Пропал с концами, как и не было.
Кое-как успокоив сбившееся дыхание, я достал коробок, запалил спичку и осмотрел тесное служебное помещение, в котором оказался. Ничего интересного, ничего полезного. Запертые ящики да алхимические спасательные средства с давно истекшим сроком годности.
Задув начавшую обжигать пальцы спичку, я перехватил карабин, одним резким пинком выбил хлипкую дверь и сразу нырнул обратно за перегородку. Нырнул — и пули впустую прошили деревянные ящики.
Мельком выглянув из-за косяка, я пальнул по укрывшемуся за сейфом Петру; тот не остался в долгу, и стенка над головой прыснула щепками. Пришлось опуститься на одно колено.
Так я вновь высунулся в проход, поймал на мушку маячившую над сейфом шляпу Крамера и выстрелил три раза подряд. Пули впустую срикошетили от стального ящика, но частая стрельба помешала инспектору взять правильный прицел и он промахнулся.
По последнему патрону мы также сожгли впустую, выбросили разряженные карабины и двинулись навстречу друг другу.
Точнее — двинулся Крамер, я лишь вышел в коридор, выгадывая себе пространство для маневра. Фольг и Левин в перестрелку пока не вступали, и где они укрывались, оставалось только догадываться. Поэтому спешить точно не стоило.
Размашисто шагавший по проходу инспектор вскинул револьвер и на ходу спустил курок. Громыхнуло, взвизгнуло, вырвавшаяся на волю сущность вдребезги рассадила плафон над моей головой. Дуло вновь сыпануло искрами, но Петр поторопился и лишь рассадил стекло в двери соседнего купе. Выстрел — и снова мимо.