Отчаянно матерясь под нос, мужик свалил ношу на свободную кушетку у входа, похлопал подопечного по щекам, и, не заметив никакой реакции, наконец обратил диковатый от переживаний взгляд на присутствующих. В глазах мелькнуло узнавание:
– Ну?! – тяжело дыша, заорал он рокочущим басом во всю глотку. – Какого хрена стоим?! Помогите ему кто-нибудь, черт бы вас побрал! Где Бухалыч носится, сука педальная, почему не на месте, когда он нужен?! И чего вы тут делаете, туристы хреновы?!
– Я тоже рад тебя видеть, – Димка невольно хмыкнул, узнав обоих охранников. В прошлый раз, когда они спасались бегством через Мертвый Перегон на ганзейском электровозе, именно эти типы впустили их на станцию с Северной. Учитывая, что морлоки уже дышали в затылок и вот-вот готовы были сожрать залетных гостей, Димка был даже благодарен этим парнягам за спасение. – Что с Кренделем, Штопор? Кто ему так шею ободрал?
– Морлоки, падлы! – тоскливо выругался Штопор. – Опять нюх потеряли, давно их не жгли…
Димка глянул через плечо и, убедившись, что Наташа уже спрятала шприц обратно в коробку, попросил:
– Наташ, посмотри бедолагу.
– Конечно, сейчас…
Глухо хрястнув, дверь снова резко распахнулась, едва не слетев с петель. Человек, который с нею обошелся так бесцеремонно, похоже, препятствия просто не заметил в силу своих впечатляющих габаритов. Целеустремленно выставив правое плечо вперед, которое и послужило импровизированным тараном, в лазарет ворвался сам пахан Новокузнецкой.
Стать его троллеобразной комплекции словно возмещала недостаток в небольшом росте – кожаная куртка, казалось, вот-вот затрещит по швам на широченных плечах. Учитель никогда не застегивался – полы куртки просто не сошлись бы на выпуклой бочкообразной груди и солидном пузе. И при этом – совершенно обычного размера голова с сухим морщинистым лицом, смотревшаяся на фоне могучего торса как-то инородно, будто ее приставили к плечам от совершенно другого человека.
Судя по хмуро сведенным к переносице кустистым бровям, Учитель определенно искал, на ком бы сорвать плохое настроение. Тут он увидел в помещении гостей и остановился как вкопанный. Гнев сменился искренним удивлением: выцветшие от старости губы растянулись в щербатой ухмылке:
– Ну вот, Федя, а ты говоришь, что не знаешь, где твои приятели.
– Так я и не знал. – Фёдор Кротов с озабоченным видом выглянул из-за спины Учителя. – Интересно, и что это вы тут делаете, а, Димон?
Ему снились черные сны.
Не было ни осознания себя, ни мира вокруг.
Пустота и тьма, и он в этой тьме – в полном одиночестве. Он бродил вслепую, не понимая, что происходит и где он находится. Никаких ориентиров – ни звуков, ни образов, ни движения… Он не чувствовал ничего – ни холода, ни жара, ни биения сердца. Призрак бывшей личности, поглощенный тьмой. Душа, заблудившаяся посреди реки Забвения, между миром Живых и Мертвых – наверное, нерадивый Перевозчик напился вдрызг и все-таки опрокинул Лодку.
Но в какой-то момент наметилось внешнее движение, а пустота вокруг оказалась не такой уж пугающе бесконечной. Глаза словно наконец привыкли к этой тьме, и он что-то начал видеть, хотя еще долго не осознавал, что именно. Тени. Мир мертвых оказался населен – по нему бродили тени, такие же, как он. Бесцельно, хаотично, бесконечно. Мельчайшие частицы броуновского движения, абсолютно похожие друг на друга сгустки серого ничто. Они попадались ему навстречу, бесследно исчезая в бесконечной перспективе, обгоняли его и пересекали путь, ведущий в никуда. Что они здесь искали? То же, что и он? Но что ему требовалось найти, чтобы прекратить это путешествие без конца и начала?
Цель.
Ему нужна какая-то цель.
Он должен что-то сделать. Что-то очень важное. Настолько важное, что даже здесь, в вечной тьме, он все-таки об этом вспомнил.
Мысль показалась верной.
А тени – не такими уж безликими.
Кажется, он даже начал узнавать некоторых из тех, кого рука судьбы на краткий миг вырывала из хаоса, чтобы тут же отбросить обратно в забвение. Смутные воспоминания о прежней жизни, поначалу робкие и отрывочные, постепенно обретали плоть, и мир начал изменяться, оживать. Тьма расступилась, растопленная сумерками, мелькнули пока еще робкие краски. Тени замедлились и обрели лица, возраст, личную историю. Мужчины и женщины, дети и старики. Не все из них теперь продолжали путь – некоторые, в таком же смятении, как и он, оглядывались, тщетно пытаясь найти что-то знакомое в незнакомом.
В какой-то момент появился источник света.
Далекий огонек быстро приблизился, вырос, превратился в яркий сгусток пламени в форме человеческого силуэта, неумолимо надвигающийся на…
Вспышка дикого страха заставила его вспомнить свое имя.
Сергей Поляков попытался отпрянуть в сторону, но ничего не вышло: чтобы оттолкнуться, нужна точка опоры, которой у него по-прежнему не имелось. А огненный силуэт уже очутился рядом, приблизился вплотную, протянул руку и коснулся его груди. Сердце Полякова вдруг забилось – и он только сейчас понял, что все это время оно молчало. Шум крови, бегущей по артериям, оглушил ревом Ниагарского водопада. Опустив взгляд, он увидел, как на груди в месте прикосновения разгорается такой же всепоглощающий огонь, как у того существа, которое его коснулось, как пламя рвется по его телу, распространяясь по кровеносным сосудам, охватывает руки и ноги, вспыхивает внутри черепа, выжигая глазницы…
Боль. Он вспомнил, что это такое.
Но он горел и не чувствовал ничего, кроме… кроме жуткого голода. Неожиданно он осознал, что огненного человека больше нет рядом, а сам он уже давно быстро движется сквозь сумеречный мир, напролом, исступленно выискивая то, чего жаждала его плоть, но еще не понимая, что именно это будет. Призраки, не успевая уклониться с его пути, с беззвучным криком вспыхивали и исчезали, сгорая дотла и рассыпаясь неощутимым прахом.
Не то. Все не то.
Он наконец увидел искомое. Тень была не такой, как остальные. В груди призрака – пожилого мужчины, робко билось сотканное из пламени сердце, не сжигая все его существо, как это случилось с самим Поляковым. Он протянул руку и обхватил огненными пальцами чужое сердце. Но вместо того, чтобы зажечь в нем огонь жизни, вырвал его из груди жертвы, втянул в себя, впитал, восстанавливая собственные силы.
Вот теперь боль, которой он ожидал, наконец пришла.
И память начала оживать, разматываясь рваной нитью из его прошлого.
* * *
…Почувствовав неладное, пожилой мужчина попытался перейти на другую сторону улицы, такую же темную, как и та, по которой он шел. Свора отреагировала живо, рассыпалась, заступая дорогу. Свора молодых, крепких и дерзких от безнаказанности подростков. Окружили, отрезая путь к отступлению, пьяно посмеиваясь и отпуская остроумные, как им казалось, оскорбления по поводу внешности и национальности жертвы. В руках – всего лишь пивные бутылки. Но и они могут быть оружием при умелом подходе. Мужчина это понимал и нервно оглянулся, оценивая ситуацию. С одной стороны виднелись отсветы из зашторенного окна частного дома, с другой – слепо горели равнодушные глазницы многоквартирного здания. И ни одного прохожего, способного вмешаться в драку. Впрочем, таких прохожих давно уже нет, повывелись.