Баронесса не плакала – просто сжалась в комок.
Возможно, невоспитанному хаму все же удалось добиться своего. Что же, сладких снов… коллега. Эта не самая худшая смерть из возможных, бывает, что убивают неделю. А если проблемы с декомпрессией – умрешь быстрее, но так, что злейшему врагу не пожелаешь.
– Иди домой. Иди домой, поняла? Ты ничего не видела, ничего не знаешь, никаких записок не передавала. Все поняла?
– Кто… что произошло?
В сущности, скрывать уже нечего.
– Террорист. Я заметил его на вечере. Все, иди. Я тебя найду сам. Хорошо? Все поняла?
Баронесса закивала. Я спустился первым, выглянул. Толпа народа, вывалили любопытные… легко затеряться. Уже слышен вой сирен.
– Все, иди!
– Эй, cazzo…
Я как раз поднимался из метро. Метро в Риме было убогим, похожим на нью-йоркское, только с меньшим количеством линий. Неглубокого залегания, грязные станции, похожие одна на другую, изрисованные граффити поезда и переходы, никаких эскалаторов. Не то что в России – у нас станции метро строятся как подземные дворцы, привлекаются известные архитекторы, многие станции посвящены каким-то людям и событиям. Здесь же – грязно, разбитые плафоны освещения, толкутся арнаутские дилеры, торгуют героином. Недавно было нашумевшее дело – в римском метро изнасиловали и убили молодую женщину, банда издевалась над ней больше часа, но никто не пришел ей на помощь.
Нахождение в метро человека в костюме стоимостью в пять тысяч рейхсмарок – призыв к классовому насилию. Я бы не совался в это метро, да только поопасался ехать на такси – таксист запомнит. Счел, что, если мне повезет, я смогу сойти за городского сумасшедшего. Почти прокатило…
Я медленно повернулся. Четыре урода – кожаные куртки на голое тело, крысиные бородки, агрессивная злоба и убожество. Точно, арнауты или цыгане.
– Деньги есть, чувак?
– Есть, – покорно ответил я.
Ни слова не говоря, достал пистолет и выстрелил тому, который показался мне самым крутым, в колено. Оглушительно грохнул пистолет, запахло горелым порохом, бандит завизжал как резаный и упал, где стоял. Остальные бросились от главаря врассыпную, даже не пытаясь ему помочь, – и в обратную сторону побежал я, моля Деву Марию не наткнуться на полицейского. Никакого другого языка эти твари не понимали, и сожалеть о содеянном я не собирался. Будут знать, что помимо овец можно наткнуться и на волкодава…
Вот так вот я провел этот день. Имел возможность выбирать из трех очаровательных женщин – и в итоге мне не досталось ни одной. Но расстраиваться я не спешил – в отличие от контр-адмирала Кантареллы я еще был жив.
Когда-то давно – это было так давно и так далеко, что кажется, будто это было с кем-то другим, не со мной – один очень мудрый человек… нет, он не взялся учить меня жизни, у него на это просто не было ни времени, ни желания. Просто он дал мне несколько дельных советов, как выполнять свою работу и остаться в живых. Это было давно… мне тогда не было и тридцати лет, и я впервые готовился отправиться «на холод», в Великобританию, в страну «главного противника», чтобы работать там под прикрытием, под именем офицера британского СБС, специальной лодочной секции, Александра Кросса. Я тогда не понимал – с чего это Каха Несторович Цакая, несменяемый товарищ министра внутренних дел империи, вдруг дает мне какие-то советы. Это сейчас я понимаю, что он отправлял меня на смерть и потому хотел хоть немного облегчить свой груз вины, снять хоть немного камень со своей души. Но я выжил, легализовался, четыре года активно работал в Великобритании, чтобы потом предпринять еще более длительный вояж «на холод» – в Североамериканские Соединенные Штаты. Советы Кахи Несторовича я запомнил и всегда пользовался ими. Возможно, это позволило мне остаться в живых.
Один из таких советов: если есть сомнения – сомнений нет!
В одном из прокатных агентств я нанял другую машину: «Майбах» слишком заметен, он нужен мне был на один вечер, и не более того. Вместо «Майбаха» я нанял «Альфа-Ромео», итальянский аналог экипажа «Баварских моторных заводов», которые я сильно уважал в молодости…
Мне нужно было снова в монастырь, и я решил, что свободного времени у меня нет – совсем. Поэтому, предприняв определенные меры предосторожности, чтобы убедиться в отсутствии слежки, через несколько часов я был уже перед воротами монастыря. Закрытыми воротами монастыря.
Я нажал на клаксон – и громкий звук как будто осквернил чистоту и благодать этого места…
Собственно говоря, я ничуть не был удивлен, что церковь убивает в защиту своих интересов. Осталось понять: то, что произошло на приеме у барона, – это игра церкви или русской разведки, старший офицер которой сидит в монастыре под именем аббата Марка? Я должен знать это хотя бы для того, чтобы согласовать наши действия…
Как я мог предполагать, первые боевые отряды церковь начала организовывать в начале – середине тридцатых годов. После кровопролития конца десятых, после вялотекущей гражданской войны двадцатых, с земельными переделами, офицерскими заговорами, расстрелами мятежных уездов с аэропланов, пулеметным огнем из барских домов – в тридцатых стало ясно, что власть, скорее всего, устояла и на смену внутренней угрозе приходит угроза внешняя. Англии удалось установить свои позиции на море, построить авианосный флот, и теперь она готова была к реваншу. Полем для новой Великой Игры стал Ближний Восток, сюда смещались интересы всех игроков. Главным призом было Междуречье и Аравийский полуостров – никто не знал тогда, сколько там нефти, англичанам он был нужен для того, чтобы закрепиться на нем и потом значительными силами пехоты и бронетехники наступать на юг, поддерживаемый находящимся в заливе британским флотом. Нам Аравийский полуостров был нужен для того, чтобы не дать англичанам сконцентрировать мощные наземные силы против нас.
В предвоенный период англичане бросили на Восток знакомых еще с двадцатых годов троцкистов и эсеров-заговорщиков, мы спешно создавали укрепленные казачьи станицы, усиливали Ближневосточное казачье войско, строили аэродромы. Естественно, это приходилось не по вкусу местному населению, восстания происходили то тут, то там, грозясь из отдельных очагов перерасти в великий пожар общего восстания арабов против русской самодержавной власти. Естественно, англичанам это было как нельзя впору.
Тогда – вероятно, на тридцатые годы, приходится пик противостояния между самодержавием и православной церковью. Ни для кого разумного секретом не является тот мерзкий факт, что весь конец десятых и двадцатые годы церковь ставила на свержение самодержавия. Батюшки не только не пропагандировали против троцкистов, большевиков, меньшевиков, эсеров, всякой прочей мрази, а иногда и прямо поддерживали их антиправительственную агитацию, говоря, что верха живут не по-человечески. Власть была вынуждена организовывать внецерковные объединения, такие как Христианский союз русских рабочих, и через них вести работу в рабочей среде. Охранительный Союз Михаила Архангела также в самом начале двадцатых откололся от церкви, а офицерские организации изначально бравировали своим неприятием церкви и атеизмом. Церковь платила ненавистью, отлучая тех, кто подавлял крестьянские или заводские восстания, и не допуская к причастию.