– Хочу понять правила, – робко вступил в разговор президент.
– А тут и понимать нечего, – хриплым фальцетом ответил Алконост.
Он сбросил в центр стола уже три взятки, все они валялись картинками вверх, и на всех картинках происходили бурные события. Шестерка оказалась богатырской отрубленной головой, из девятки лезли три богатыря, а из двойки с воем метели вырвались сани, запряженные четверкой вороных.
– Гамаюн, твоя очередь гостей веселить, – напомнил вдруг Алконост. – Давай, напой что-нибудь к Рождеству.
– Это кто тут гости? – скривился Гамаюн, но послушно запел что-то умиротворенное, пафосное, будто выступал на церковном празднике.
Пока пел, подошла его очередь сдавать. Гамаюн ловко раскидал колоду, из прикупа вырвались медвежата и затеяли на столе возню.
– Сдаешься? – перебила сказочный речитатив приятеля откровенно скучавшая Сирин.
Вопрос относился к Алконосту. Он тут же нахохлился, потемнел лицом и кинулся ворошить груду карт на столе. Стрельцы-двойки, десятники-тройки, сотники-четверки и пятерки, лысые монголоиды в коротких полушубках, с непонятными Ковалю знаками отличия на рукавах прекратили драку и опрометью кинулись к своим картам. Крохотные человечки туда буквально ныряли, словно в проруби. Но даже внутри своих карт, сделавшись плоскими, не прекращали перебранку, махали кулачками и угрожали друг другу алебардами.
– Снова обдурили? – надулся Алконост. – Где моя сторожка? Где червоная сторожка, я спрашиваю?
Гамаюн состроил самое честное выражение лица, широко распахнул красивые голубые глаза и развел руки-крылья, как бы демонстрируя – ничего в карманах нет. Вечно хнычущая Сирин звучно высморкалась в платок, который Коваль назвал бы головным, и кинулась искать карту с бубновой сторожевой башней.
– Где-то тут… где-то тут была… – бормотала Сирин. – Может, под лавку закатилась?
– Жулье, – вынес вердикт Алконост. – Ты видел, добрый человек, что происходит с теми, у кого доброе сердце? – и патетически воздел к небу руку-крыло.
– Можно вопрос? – осмелел Артур. Он уже догадался, что все три обитателя избушки неагрессивны, в драку не кидаются и превращать его в камень не собираются. – Почему так нужно мне доверить прах? Ведь я даже не знаю, что с ним делать. Вам вообще сказали, что я проспал сто тридцать лет?
– Какая мне разница, сколько ты проспал? – выкатил свои прелестные глаза Гамаюн. – Вот я, к примеру, никогда не пою для всех. Толпа – это смерть индивидуальности. Вот ты – считаешь себя индивидуальностью?
– Считаю, – кивнул Артур.
– Индивидуален каждый дурак, – брезгливо поморщился Гамаюн. – В нашем деле главное – отличать индивидуальность от личности. Ты – личность?
– Надеюсь, что да.
– На бога надейся, да сам не плошай, – внезапно повеселев, пропел Алконост.
Он уже не искал пропавшую карту, вытащил с верхней полки вязание и замелькал спицами. Сирин тем временем разбила в чашку два куриных яйца и принялась готовить себе гоголь-моголь. Ковалю показалось крайне неестественным, что одна птица кушает нерожденных птенцов другой. Ну… не птица, а полуптица, почти неважно. Карточную игру окончательно забросили. Два короля и две королевы неспешно прогуливались по янтарным доскам стола, обходя ендовы и кувшины. Трефовый король в длинной малиновой мантии сунул корону под мышку и что-то оживленно доказывал своим спутникам. На другом углу стола, подле открытой хлебницы, несколько тысяцких-девяток и темников-десяток, все в каракульче и хромовых сапожках, уселись в кружок, раскурили трубки и приступили к травле анекдотов. Периодически оттуда доносились раскаты тоненького хохота.
– Я твердо уверен, что я – личность, – повторил Артур. – Личность, и все тут.
– Хорошо, – неожиданно легко и беззлобно согласился мохнобровый Гамаюн. – Каждой личности – даешь по индивидуальности! Здорово я сочинил?
– Здорово, – признался Коваль. – Но вы мне не ответили…
– А давай что-нибудь исконное? – зажмурившись, как разогретый на печке кот, предложила Сирин. – Алконосушка, человек скучает. Что ты нам, Гамаюн, все неметчину гонишь? Человече, тебе нравится исконное?
– Отчего же нет? – проявил осторожность Коваль.
– Это мы запросто, – Алконост отложил вязанье и тронул струны:
Не целуй мои желтые глазки,
Не кусай мои липкие губы,
Я сижу на цепи возле дуба,
Кот издох, что рассказывал сказки,
Пьяный рыцарь пинает русалку,
Та к царевне ревнует брюхатой,
Леший пропил машину и хату,
Черномор собирает бутылки,
Тощий волк гложет кости на свалке,
Тридцать витязей в луже рыбачат,
Доит белку удачливый хачик,
Царь Кащей плотно сел на поганки,
На дорожках – дерьмо и окурки,
И неведомый зверь под кроватью,
Не кусай мои липкие губы,
Не ищи моих детских проклятий…
– Стоп, не катит, – перебила приятеля Сирин. – Вишь, человече рифмы твои не шибко жалует. Интересно, что он вообще жалует?.. М-да…
Алконост замолчал так же внезапно, как начал. Артур некоторое время сидел с открытым ртом, переводя взгляд с одного чудесного обитателя Изнанки на другого.
Сирин внезапно заплакала.
– И что дальше? – позволил себе вопрос президент.
– Слышь, Клопомор, мы его и так и эдак обсмотрели. Вроде в огороде, но нервная система неплохая, – через голову Артура поделился с хапуном Гамаюн. – Перерождения должен выдержать. Если не помрет, конечно.
– Это хреново, – опечалился карлик. – Так что, остерегемся? Или уж рубить, так сплеча?
– Восприятие у него нарушено, – мелькая спицами, вздохнул Алконост. – Высокая тревожность. Может дать сбой. Но я бы рискнул.
Коваль запутался еще больше.
– Так это был тест? Вы меня проверяли?!
– Проверяли, а как же? – удивился хапун. – Чай, мертвяком ты кому будешь нужный? Кабы не чужие люди, все тогда… не вернул бы Феникса.
– Ты хотел победить Карамаза, ты его победишь, – сквозь слезы улыбнулась Сирин. – Если не передумал, пошли в подземелье?
– Но я так и не понял…
– А чего тут понимать? Мы тоже грядущее зрить не можем, когда карты рубашкой вверх. Бродяга твой все знает, ему доверься.
– Он ничего не знает, я его спрашивал.
– Ах да, – Сирин смешно хлопнула себя по лбу колодой карт. – Партийка-то еще не доиграна, слово скрытое не произнесено.
– Неужели… Буба? – Артура вдруг пробил озноб. – Так он же по-русски трех слов связать не может.
– Чтобы помереть честно, слов у него хватит, – отрезал Гамаюн. – Все бы так помирали, как этот болотник синий, так и жили бы вы иначе…