— Да, ты ее хорошо знала… Я тоже чувствую, что заслужил право жить, как подобает настоящему мужчине. Но вряд ли мои снохи и дочь будут довольны этим решением, а?
— Еще чего! — возмутилась Хенет. В конце концов, разве они не зависят от тебя?
— Истинная правда, истинная правда, — согласился Имхотеп.
— Ты их щедро кормишь и одеваешь. Их благополучие — плод твоих усилий.
— Несомненно, — вздохнул Имхотеп. — Ради них я вечно в труде и заботах. Но порой меня одолевают сомнения: понимают ли они, чем обязаны мне?
— Ты должен напоминать им об этом. Я, покорная и преданная тебе Хенет, никогда не забываю о твоих благодеяниях. Дети же порой бездумны и себялюбивы, они слишком много мнят о себе, не понимая, что лишь выполняют твои распоряжения.
— Истинная правда, — подтвердил Имхотеп. — Я всегда знал, что ты умная женщина, Хенет.
— Если бы и другие так думали, — вздохнула Хенет.
— А что? Кто-то плохо к тебе относится?
— Нет, нет, то есть никто этого нарочно не делает… Просто я тружусь не покладая рук, что, по правде сказать, делаю с радостью, но.., признательность и благодарность — их так не хватает!
— В этом ты можешь положиться на меня, — великодушно пообещал Имхотеп. — И твой дом здесь, запомни.
— Ты слишком добр, господин. — Помолчав, она добавила:
— Рабы ждут тебя, вода уже согрета. А потом, когда они тебя омоют и оденут, тебе предстоит пойти к своей матери, она зовет тебя.
— Кто? Моя мать? Да, да, конечно…
Имхотеп чуть заметно смутился, но тут же поспешил скрыть смущение, воскликнув:
— Конечно, конечно. Я и сам собирался навестить ее. Скажи Изе, что я тотчас приду.
2
Иза, в праздничном одеянии из полотна, заложенного в мелкую складку, встретила сына язвительной усмешкой:
— Добро пожаловать, Имхотеп! Итак, ты вернулся домой — и не один, как мне донесли.
Собравшись с духом, Имхотеп спросил:
— Ты уже знаешь?
— Разумеется. Все только об этом и говорят. Я слышала, девушка очень красивая и совсем юная…
— Ей девятнадцать… И она недурна собой. — Иза рассмеялась — злым коротким смешком.
— Что ж, седина в бороду, а бес в ребро.
— Дорогая Иза, я решительно не понимаю, о чем ты.
— Ты всегда был глуп, Имхотеп, — невозмутимо проговорила Иза.
Имхотеп вновь собрался с духом и рассердился. При том что он обычно был преисполнен самомнения, матери всякий раз ничего не стоило сбить с него спесь. В ее присутствии ему всегда было не по себе. Ехидная насмешка в ее подслеповатых глазах приводила его в замешательство. Мать, отрицать не приходилось, никогда не была большого мнения о его умственных способностях. И хотя сам он не сомневался в собственной значительности, отношение матери к нему тем не менее каждый раз выводило его из равновесия.
— Разве мужчина не может привести в дом наложницу?
— Почему же? Может. Мужчины вообще в большинстве своем дураки.
— Тогда в чем же дело?
— Ты что, не понимаешь, что появление этой девушки нарушит покой в доме? Сатипи и Кайт будут вне себя и распалят своих мужей.
— А какое им до этого дело? Какое у них право быть недовольными?
— Никакого.
Имхотеп разгневанно зашагал вдоль покоев.
— Почему я не могу делать, что хочу, в собственном доме? Разве я не содержу своих сыновей и их жен? Разве не мне они обязаны хлебом, который едят? Разве я не напоминаю им об этом ежедневно?
— Чересчур часто напоминаешь, Имхотеп.
— Но это же правда. Они все зависят от меня. Все до одного.
— И ты уверен, что это хорошо?
— Разве плохо, когда человек содержит свою семью?
Иза вздохнула.
— Не забывай, что они работают на тебя.
— Ты хочешь, чтобы я позволил им бездельничать? Естественно, они работают.
— Они взрослые люди. Яхмос и Себек, по крайней мере.
— Себек мало смыслит в делах и все делает не так, как надо. К тому же он часто ведет себя крайне нагло, чего я не намерен терпеть. Вот Яхмос хороший, послушный мальчик.
— Он уже далеко не мальчик, — вставила Иза.
— Однако мне нередко приходится по несколько раз ему объяснять, прежде чем он поймет, что от него требуется. Я и так вынужден думать обо всем, поспевать всюду. Мне приходится, будучи в отъезде, присылать сыновьям подробные наставления… Я не знаю ни отдыха, ни сна! И сейчас, когда я вернулся домой, заслужив право хоть немного пожить в мире и покое, меня снова ждут неприятности. Даже ты, моя мать, отказываешь мне в праве иметь наложницу, как подобает мужчине. Ты сердишься…
— Нет, я не сержусь, — перебила его Иза. Мне даже интересно посмотреть, что будет твориться в доме. Это меня развлечет. Но я тебя предупреждаю, Имхотеп, когда ты снова задумаешь отправиться в Северные Земли, возьми девушку с собой.
— Ее место здесь, в моем доме. И горе тому, кто посмеет с ней дурно обращаться.
— Дело вовсе не в том, посмеют или не посмеют с ней дурно обращаться. Помни, что в иссушенной жарой стерне легче разжечь костер. Когда в доме слишком много женщин, добра, говорят, не жди. — Помолчав, Иза не спеша добавила:
— Нофрет красива. А мужчины теряют голову, ослепленные женской красотой, и в мгновение ока превращаются в бесцветный сердолик.
И глухим голосом проговорила строку из гимна:
— «Начинается с ничтожного, малого, подобного сну, а в конце приходит смерть».
1
В зловещем молчании слушал Имхотеп доклад Себека о сделке с лесом. Лицо его стало багровым, на виске билась жилка.
Вид у Себека был не столь беззаботным, как обычно. Он надеялся, что все обойдется, но, увидев, как отец все больше мрачнел, начал запинаться.
— Понятно, — наконец раздраженно перебил Имхотеп, — ты решил, что разбираешься в делах лучше меня, а потому поступил вопреки моим распоряжениям. Ты всегда так делаешь, когда меня здесь нет и я не могу за всем проследить. — Он вздохнул. — Не представляю, что стало бы с вами без меня!