– Не возражаю, – коротко ответил мне Свиридов, мне даже показалось, что он ждал, когда я вылезу со своим предложением спуститься вниз еще раз.
– Тогда скорее! – поторопил меня помощник капитана и повел знакомиться с ребятами, с которыми мне предстояло спуститься под воду.
Как нам стало известно, на «Нереиду» подняли еще семь пассажиров. Под водой остались, таким образом, двое. Кто именно, уточнять на «Нереиде» не было времени, но я почему-то ничуть не сомневалась, что один из них окажется Менделеевым.
Тамбур-трап вообще-то предназначен для других глубин, куда доступ легкому водолазу просто закрыт. Здесь его использовали только потому, что на борту самолета оказались раненые и погибшие. К тому же погода испортилась настолько, что стало понятно – начинается шторм. «Посейдон» мотало на двух штормовых якорях, на которых он закрепился над самолетом, и грозило просто перевернуть, так как боковая качка усилилась настолько, что судно едва не черпало каспийскую воду бортами.
Спустить аппарат в воду оказалось серьезной проблемой. Мы все прекрасно понимали, что, когда его освободят от крепежа, которым он намертво был принайтован к палубе «Посейдона», он просто скатится за борт, проломив фальшборт и порвав леера.
К тому же в нем непременно должен находиться один из спасателей – под водой герметичный трап для перехода из самолета в аппарат открывался только изнутри. Это было сделано с расчетом на так называемую «защиту от утопающего».
Я помню еще из лекций, которые нам читали на сборах в лагере спецподготовки, что такая защита была применена в этих аппаратах после нескольких случаев, когда жертвы вскрывали аппарат, не дожидаясь полной герметизации, и в аппарат врывалась вода под огромным давлением, что приводило к гибели и самих спасателей, и тех, кого они пытались спасти от гибели.
Может быть, тогда и родились эти два неписаных правила из Кодекса Первых Спасателей – «Главный враг спасателя – потерпевший» и «Если один мешает спасти многих – не помогай ему». Жестокие правила, но необходимые. Второе из них, если учесть чрезвычайные обстоятельства, в которых приходится работать спасателям, равносильно смертному приговору. Но его нарушение тоже приводит к смерти, только большего числа людей. Вообще Кодекс рождался не из головы, а из конкретных ситуаций на спасательных работах, из смертей и увечья людей, первыми осваивавших опасные, а часто и смертельные ловушки своей профессии…
Меня закрыли внутри аппарата, а два водолаза – Витя и Станислав – будут сопровождать «Скат» снаружи. Я заранее огляделась, пока аппарат снимали с крепежа, за что мне вцепляться, когда меня начнет мотать из стороны в сторону ветром, и от удара о какие углы беречься.
«Кстати, когда поднимемся на поверхность, – подумала я, – нужно позвонить в Симферополь конструкторам этого аппарата. Все углы внутри аппарата должны быть закругленными, это же ясно и ребенку…»
В два иллюминатора, расположенные по обеим сторонам аппарата, разглядеть что-либо было трудно, уже надвинулись сумерки, и штормовое небо окончательно почернело. Поэтому я и не старалась увидеть, что творится на палубе, ориентируясь теперь лишь на поведение самого аппарата. Я слышала стук ключей об обшивку аппарата, которыми Кавээн с Игорьком откручивали гайки крепежа.
Мы договорились, что они меня предупредят о том, что через пару мгновений я вместе с аппаратом покачусь за борт. Сначала аппарат начал немного вибрировать и дрожать под порывами ветра, затем перешел на небольшие, но очень настойчивые толчки и рывки.
Я уже приготовилась к состоянию невесомости, которое появится на секунду-две во время падения аппарата, и крепко уцепилась за стойки приборов, регистрирующих давление и температуру воды за бортом, ее химический состав и кучу каких-то параметров, совершенно ненужных для спасательных работ.
Дело в том, что эти аппараты симферопольский НИИ разрабатывал для океанологов, которые оказались не в состоянии оплатить разработку, и ее срочно переделали под спецзаказ МЧС.
Сильный двойной удар ключом по корпусу аппарата – сигнал, который подал мне Кавээн, почти совпал с последовавшим за ним ужасным звуком – то ли скрипом металла по металлу, то ли скрежетом разрывающегося металла. Я чуть не зажала уши ладонями – по металлическому корпусу аппарата звуки проходили внутрь отчетливо и оглушающе громко. Словно дядя Саша стучал по металлической кастрюле, надетой мне на голову.
Я невольно представила, как последний болт, на котором крепился аппарат к металлической палубе «Посейдона» и который не успел отвернуть Игорек, вырывается из палубы вместе с лоскутом металла. Как врассыпную от аппарата бросаются все, кто стоял поблизости…
Вероятно, так оно и было, как я себе представляла, потому что непосредственно вслед за этим выворачивающим наизнанку звуком аппарат дернулся сильнее прежнего и, застыв на мгновение на одном из своих ребер, так что пол у меня под ногами встал под углом в сорок пять градусов, просто прыгнул с палубы «Посейдона», вдавив меня на мгновение спиной в приборную доску.
Я почувствовала, как чрезмерно длинная и на редкость острая ручка какого-то прибора уперлась мне под правую лопатку и словно вознамерилась проткнуть меня насквозь. Но предпринять я ничего не успела. Сила, с которой меня прижимало к приборной доске, начала быстро ослабевать, пропала совсем, и я ощутила себя легкой и невесомой, но, слава богу, не попыталась воспользоваться этой легкостью и попробовать двигаться по аппарату. Потому что в следующую секунду аппарат ударился о воду и на меня обрушилась та стена аппарата, которая была в этот момент надо мной, вернее сказать, это я на нее обрушилась.
Хорошо еще, что я не выпустила из рук стойки приборов, за которые держалась. Это смягчило удар, но все равно руки мои соскользнули с гладкого и круглого металла, и я плашмя упала на боковую стену аппарата, оказавшуюся в этот момент внизу.
Никогда мне не приходилось заниматься боксом, но теперь я, наверное, могу рассказывать, что испытывает боксер, когда соперник посылает его в нокдаун. На колени я поднялась, но глаза мне застилал такой туман, а в голове стоял такой оглушительный звон от удара о круглую металлическую раму иллюминатора, что я просто не соображала, что со мной происходит.
А с аппаратом происходила странная вещь. Он вдруг резко прекратил свои рывки и прыжки и начал крениться на одну сторону. Только опасность вновь упасть и приложиться еще сильнее привела меня в себя. Я сообразила, что начал заполняться специальный резервуар, который придает под водой аппарату устойчивость, и сейчас все встанет на свои места в буквальном смысле слова…
И в самом деле, аппарат качнулся еще и еще раз, затем плавно перевернулся, и пол оказался там, где и должен был оказаться – у меня под ногами, а боковая стена, на которую я упала, – справа от меня.
Я бросилась к микрофону – проверить, работает ли связь с «Посейдоном».
– Я «Скат», – произнесла я позывные, но дальше продолжить не смогла.