— Сказали, что все возмущены…
Пеликан выразительно пошевелил спиной. Когда по много часов вынужден молчать, приучаешься говорить жестами.
— Я вот что думаю, Лис, — сказал Филин (Лис — это я, правда, прозвище сочинил не сам). — Вот, скажем степь. На столько-то квадратов живет один орел или коршун, и другие к нему не лезут. Или у тигра в лесу, я читал, ореол охоты двести километров. Друг друга же они никогда не убивают, между собой, если и дерутся, то только из-за баб. Нет такой фигни в природе, чтобы волки грызлись. Чего им-то не хватает, а, Лис, может баб мало?
— Не ореол, а ареал, — поправил я. — Можно подумать, ты чем-то лучше.
— Выходит, людишки хуже волков…
— А ты как думал! — усмехнулся Пеликан. — Людишки хуже всех, потому и расплодились.
Я смотрел в небо. Иногда казалось, что звезды висят совсем низко, достаточно протянуть руку — и можно набрать полную горсть разноцветных холодных искорок.
— А еще я читал про птиц, — упрямо гнул свое филин. Мы его оттого так и зовем, что по ночам книжки листает, умным хочет стать. — У них бывает, что один ослабнет или заболеет, а другие ему помогают лететь. Или вот про слонов, в Индии дело было. Слоны пришли в деревню и стену проломили, где антилоп пойманных держали. Те все и разбежались. Там, понимаешь, как написано: мол, одни звери едят других, помельче, но почти никогда не едят в пределах своего вида. Они чувствуют, что это свои, своих трогать нельзя. Внутри вида у них у всех, наоборот, не грызня, а взаимопомощь.
— Не переживай, очкарик! — сказал Пеликан. — Если крыло сломаешь, мы тебе, так и быть, тоже лететь поможем.
Отшутился вроде, Пеликан у нас большой затейник, но я-то по тону чувствовал и по спине заметил, что новость об убийстве его совсем не порадовала и переваривает он в себе какую-то пакость. В нашей компании вообще скрыть ничего невозможно, иначе и нельзя. В башке Пеликан может что угодно ворочать, забот у него побольше, чем у меня, скажем. Но душонка, куда ни кинь, обязана для своих стоять нараспашку. Я приподнялся на локте и внимательно посмотрел ему в затылок. Я точно знал, что он меня чувствует, этот момент также давно отлажен.
— Тебя младший по званию спрашивает не о следствиях, а о причинах, — строго сказал я. — Наберись мужества и признай свою некомпетентность, а не заводи шарманку насчет человеческой плодовитости. Плодовитость, кстати мизерная, по сравнению с теми же волками.
Мы с Пеликашей всегда так общаемся, он понимает, что именно я хочу сказать.
— Возможно, Филя имел в виду, что тут ему спокойнее, чем дома: никто границы ареала не нарушает. Так, Филин?
Очкарик задумался, мы ждали. Он редко сплеча рубит, а в нашей скромной компании не принято друг друга перебивать.
— Отчасти, да, — наконец процедил он. — Но тогда еще страшнее. Волки уживаются, а нашим, в Москве, никогда, что ли, не ужиться? Сколько лет всё это тянется… Я в той книге прочел… ну, момент, конечно, спорный. Ученый какой-то пишет, что если у стаи ослабляется инстинкт взаимовыручки, то это так же страшно, как потеря инстинкта самосохранения. Например, если львица завалит антилопу и целиком сожрет ее сама, ну, с голодухи. Придет домой сытая и ни хрена не принесет остальным, как у них обычно принято. Так вот, подобная популяция обречена на вымирание.
Я опять пощупал взглядом стриженый затылок Пеликана. Тот коротко вздохнул и дернул головой.
— Потому я и тут, — нехотя пробурчал он. Наш скромный Акела выразительно шевельнул плечами. — Сам назад не планирую, а тебе советовать не могу. Мы с Лисом и Бобром эту таблицу умножения много раз повторяли, еще до тебя, ничего нового не добавилось. А тетка эта мне нравилась, толковая, вроде бы, тетка, жаль ее…
Филин поскреб за пазухой, выудил очередной флакон дезинсектора и облился. Летучие местные кровопийцы временно отступили. За полгода расшифровывать его жесты я научился, салага готовил очередной каверзный вопрос. Я даже угадал, какой именно, потому что Пеликан сказал правду: ничего в таблице умножения не менялось.
— А что мы будем делать, если нас… туда? — Пеликаша выразительно шевельнул плечами, давая мне возможность прекратить прения. В чернильной глубине неба как раз проплыл третий спутник, а я до того загадал, что если насчитаю их пять штук, то завтра, впервые за неделю, смогу помыться и выспаться на сухом. Очень не хотелось отрываться от астрономии, но я ответил.
— Не бери близко к сердцу, вся популяция не вымрет. Ты же нам оставишь кусок антилопы, хотя бы хвостик, верно? Тебе же старшие прямо намекают — делать нам дома нечего… пока там вместо тигров со львами совсем другие зверюшки пространство делят.
Черный, черный купол, украшенный бриллиантовой пылью; медвежья семейка, вылизывающая рассыпанную соляную дорожку; гигантская равнодушная ось вращения, что тянет нас за собой по кругу, не спрашивая и не отвечая на вопросы. И против этого вечного вращения чудо техники, в котором я разлегся, не больше, чем мотылек, отважно перелетающий через лужицу. Вот и помолились, вот и славно. Я поднялся, поправил на Инне одеяло, уложил ее голову повыше.
Что у тебя внутри, милая, что им от тебя надо? Вершить подобный дорогостоящий театр ради одного актера смысла не имеет, гораздо проще было бы избавиться от меня на земле. Но как можно отыскать логику в абсурде, в ситуации, где не стыкуется ни одна причинная связка? Перед тем как окончательно провалиться в сон, я успел вычленить из сумятицы и утвердить единственную внятную мысль.
Меня не тронули, потому что я ее муж. Значит, они понимают, что я буду при необходимости ее защищать, и старика это устраивает. Меня тоже.
Я буду защищать ее.
Я умею просыпаться за пару секунд до нужного момента. Лайнер начал снижение. Нас пока никто не тревожил, и за стеклами плескалась прежняя темнота, но едва уловимый перепад давления заставил открыть глаза. По-прежнему было довольно холодно. Я послушал Иннино дыхание, потрогал ее лоб, затем немножечко размялся, насколько это было возможно. Сходил в туалет и провел там именно столько, сколько нужно, чтобы изучить все поверхности в поисках букв или цифр. Достал авторучку, сдвинул колпачок, освобождая отвертку, свинтил пару панелей. Ничего, как и в салоне. Ни малейшей возможности хоть что-то запомнить, дабы впоследствии отыскать, кому принадлежит эта замечательная летучая игрушка.
Проем в передний салон загораживала шторка. Сомнений не оставалось, мы шли на посадку, с легким толчком «Боинг» выпустил шасси. Я занялся содержимым наших сумок. Помимо груды дамских мелочей, я прикупил во Франции несколько вещиц, которые при известных обстоятельствах могли бы стать весьма полезными. Теперь было самое время привести их в надлежащий вид. А заодно запомнить, где что лежит.
Я завершил манипуляции за пять секунд до появления Хосе. Я встретил его честной, задумчивой улыбкой. Внизу искрящейся лавой растекалось море огней. Днем, возможно, можно было бы построить догадки насчет города, в котором мы садимся, во мраке же я мог заметить лишь характер освещения. Было ясно, что поверхность земли холмистая, если не сказать горная.