— Зачем же ты употребляешь? — не нашла ничего лучшего спросить приезжая тетенька.
Что Влад мог ответить? Что в компании, где он тусовался, все употребляли? Что приходилось равняться на старших парней, на заводил, которые могли его прогнать? Что без товарищей, какими бы пропащими они ни были, Барков чувствовал себя изгоем?
Что могли знать эти благополучные люди о том как паршиво таскаться одному, без денег, по завьюженным зимним улицам? Им мнилось, что они в совершенстве изучили молодежь, разбираются в призах и следствиях. Барков не стал обострять отношений. Ему нравилось в больнице, он стремился удержаться там как можно дольше.
Им он ничего не сказал, но мне, спустя много лет, признался, вроде как со смехом. Владу нравилось в больнице, он там обрел нечто вроде семьи, которой у него не было дома. Ты же знаешь, Питер, эту его кривую, циничную ухмылочку; когда Владислав стесняется признаться в собственной слабости, в доброте, он притворяется моральным уродом.
Врачи еще долго ковырялись с неожиданным феноменом, а потом кому-то пришла в голову мысль, чтобы Барков описал свои впечатления. Письменно, и на магнитофон. Владиславу идея понравилась. Он начал и неожиданно увлекся. Он наговаривал на магнитофон и писал. Писал и говорил. Но эпистолярный жанр ему больше пришелся по душе. Барков никуда не торопился. Некоторых из его дружков отдали под суд, другие выписались и тут же принялись за старое, а кое-кто ухитрялся принимать наркотики даже в больнице. Таких просто выгнали, и все дела.
Баркову давали успокаивающие пилюли от эпилепсии, научили его, как не довести диабет до инсулиновой зависимости, но по сути дела, его давно было пора выписывать. Поэтому Влад не торопился. Формально у него имелась семья, но возвращаться домой не входило в его планы. Он настрочил научно-популярный труд на четыреста листов, где подробно описал все доступные виды кайфа, собственные и чужие глюки при раздельном и совместном применении препаратов. Потом подумал — и посвятил отдельную главу идеологической подоплеке.
— Ты сам понял, что написал? — Баркова пригласили в кабинет и рассматривали, словно ядовитую муху.
— Что просили… — понурился пациент.
— Я не испытываю к тебе враждебности, — главный врач постучал ногтем по папке с рукописью, — но будь моя воля, я запер бы тебя на всю оставшуюся. Ты искренне считаешь, что наркота приносит счастье?
— У меня волосы дыбом становились, когда я это читала, — поддакнула коллега главного. — И если быть до конца честной, то самой захотелось попробовать. Я двадцать лет варюсь в этой грязи и не припомню, чтобы кто-нибудь с таким вкусом смаковал отраву.
После этого Баркова прогнали, но в кабинете присутствовал человек, который годом позже передал ему конец беседы. Будущая супруга Владислава, практикантка.
— Это манифест! — подал голос третий доктор, очкастый старичок. — Но это нечто большее, чем манифест. Кошмарные ошибки, невразумительный слог, но присутствует нечто завораживающее.
— Точное выражение! — подхватила женщина. — Завораживает, просто я не могла подобрать верного слова. Во всей этой гадости сквозит извращенный артистизм, талант, если хотите…
— Согласен, — кивнул старичок. — И не постесняюсь признаться, меня тоже потянуло попробовать. Особенно впечатляют страницы, где речь идет о кокаине. Не оторваться. Мне потребуется время, чтобы внятно изложить свои впечатления. Возможно, следует показать данную… эээ… работу специалистам соответствующего профиля?
— И нажить себе лишние проблемы? — ехидно спросила женщина. — Чтобы нас засмеяли? Я не намерена лгать на ученом совете. Но если не лгать, то придется признать, что мальчишка нас гипнотизирует своими сатанинскими гимнами…
— Одну секунду, коллега, — перебил очкарик. — А почему мы так упорно крутимся вокруг письменного источника? На меня гораздо хуже повлиял звуковой вариант.
— Я прогнал обе кассеты четыре раза, — главный врач катал по столу бумажку. — На разной скорости… Пришлось воспользоваться аппаратурой Деникина. Прошу отнестись со всей серьезностью. Деникин не из тех людей, кто острит без повода. У него мало поводов шутить, особенно если учесть профиль работы.
— Он пишет докторскую по статистическому анализу молодежной музыки?
— Так точно. Так вот, насчет кассет нашего малолетнего помощника. Он ведь охотно помогает сестрам? При нормальной скорости воспроизведения возникает эффект демодуляции, сходный с воздействием ударных колебаний инфранизких частот…
— О каком инфразвуке идет речь? Этот писклявый желторотик…
— Не отвлекайтесь на частности, коллега. Вы же слушали пленку и признаете, что мы имеем дело с аномалией? Мы оценили нездоровый уникум мальчика только потому, что ждали нечто в этом роде и благодаря опыту общения с поврежденной детской психикой. Неискушенные люди могут получить от прослушивания совсем иные впечатления…
Присутствующие затихли.
— Мы прогнали запись с двукратным замедлением, — мрачно продолжал заведующий. — Непрерывные частоты слышимого диапазона изменились не так, как контрольная запись голосов, четверых юношей соответствующего возраста. А при трехкратном замедлении Деникин выделил четкие группы ударных звуков, приводящих слух в нелинейный режим. Переводя с технического языка, картина следующая. При всей, как вы выразились, писклявости уровень удара соответствует звучанию рок-концерта и провоцирует к защитной реакции органы слуха и кости черепа.
Деникин попытался выстроить сигнал графически. Наиболее ясная аналогия с ритмическими пассажами шаманских барабанов. Мощность колебаний распределяется по тексту в строгой зависимости от информационного потока. Возникает ощущение, что речь готовили спецы по психологической обработке; вы все знакомы с соответствующими технологиями и понимаете, о чем я веду речь. Мальчик достигает мощности концертной аппаратуры, не прикладывая усилий, движется принципиально иным путем. При замедленном воспроизведении на графиках отлично прослеживаются резкие смены уровня ударных звуков. Можно уловить определенную основу, похожую на стихотворное звучание, только в очень сложной разбивке…
Деникин оставил копию, хочет подобрать дискретный отсчет по амплитудной модуляции. Обещал за завтра выдать полное заключение, но и сейчас прогноз неутешительный. Мы попросили мальчика наговорить несколько минут, а затем прочесть текст из детективной книги. Острый такой сюжет, самая кульминация, интрига также завязана на психотропных препаратах. Но при чтении чужого текста, равно как и при нейтральном разговоре, никаких побочных явлений не наблюдается.
— Проще говоря, пацан подсознательно транслирует нам свою любовь к зелью, только когда сам эмоционально заряжен, — крякнул старичок.
— Так точно. В состоянии покоя его, с позволения сказать, харизма не действует.
— Хорошо, что он не сочиняет музыку, — сказал старичок.
— Или стихи, — бросила женщина-врач.
— У парня все впереди, — уныло взглянул на соседей заведующий. — Если не загнется от передоза. Кстати, стихи он сочиняет, сам признался. А кто в его возрасте не сочинял стихов? Но стихи отвратительные, а что касается слуха, то Деникин проверял. Там не слон, а целое стадо на ушах потопталось.