— И что с того? Вы сами настаивали на том, что это не военные учения! Предложите иную версию...
— Верно, верно! Поучать других проще всего, а ты попробуй дельное что выдай!..
— Ладно! — рявкнул Дед, и мужики, как ни странно притихли. — Посмотрите в бинокль с крыши. Вы увидите трубу котельной в Полянах, а за ней вы увидите горы.
— Что? Горы?! Какие еще горы?
— Глюк, коллективный глюк. Я читал, такие методики в Штатах давно апробируются...
— Да, хорош глюк! Выйди наружу, там глюк чьюто ногу доедает. Выйди-выйди, раз такой сообразительный!
— Мы пересеклись, понимаете? — увлеченно затараторил чей-то тонкий молодой тенорок. Видимо, это был один из приглашенных на заседание соседей. — Мы пересеклись мирами, мы наложились...
— Сам ты наложился!
— Дайте закончить... — устало возразил Лексей Александрыч.
— Дед, ты в своем уме? Мы только что с дежурства — никаких там гор нету...
Они растерялись и начали на Лексея Александрыча наезжать. Но я ему сразу поверила, потому что видела, как они с Зиновием на крышу лазили.
— Горы растут на глазах последние сорок минут, — терпеливо повторил Дед. — Кроме того, с востока к заливу проходит открытый тектонический разлом. Среди нас нет спеца, но сомневаться не приходится. Налицо видимость мощной вулканической деятельности. Если Оно и не добралось до Питера, то помощи оттуда нам ждать явно не стоит. Коммуникации перерезаны, на горизонте плотная завеса дыма... Я бы назвал это выбросом вулканического пепла...
— Земля постоянно дрожит... — шепотом добавил кто-то.
— Да откуда здесь вулканы? — снова не поверили мужики.
— Простите, но вулканы не могут вырасти за сорок минут! — пошел в атаку депутат. — Вулканичекий выброс должен сопровождаться запахом серы, а уж никак не кофе и не ванилина...
— Я сказал «видимость вулканической деятельности», — невозмутимо поправил Дед. — Я тоже не верю, что в полутора часах от Питера внезапно выросли Гималаи.
— Тогда что? Что это?.. — нервно выдохнул Валентин.
— Иллюзия. Мистификация. Уместно сравнение с панорамой Бородинского сражения. На переднем плане все реально, даже более чем... Каким образом это осуществляется, я не понимаю.
— Кино... — пробормотал сержант Комаров.
— Я бы сказал — интерактивное кино, — хмыкнул доктор Белкин. — Аттракцион с трупами и сумасшедшими.
Снова загомонили все разом, Деду пришлось ждать.
— От жары скоро все свихнемся! За бутылку вина подрались...
— Все равно тех, кто взбесился, следует изолировать!
— У нас дети маленькие!
— Если вы сейчас выгоните на улицу старушек, завтра придет ваш черед, — перекрикивая остальных, надрывался Дед. — Нельзя допускать самосуд. Мы обязаны создать организацию...
— С какой стати не выгонять? Поить их и кормить? — усомнился незнакомый мне низкий голос.
— Старушек?! — зарычал Комаров. — Этого борова вы старушкой обозвали?
Очевидно, он имел в виду Жана Сергеевича. Мне Даже за Жана стало обидно немного; он скорее не на борова, а на медведя походил. И вообще. Несмотря на блатной апломб, он внешне мужчина довольно интересный. Он даже прикованный к батарее не унижался. Не сюсюкал и ни о чем не просил. Совершенно внезапно для себя я пришла к выводу, что именно такой тип мужчин мне и нравится. Нелепее мысли в тот момент мне прийти в голову не могло. Наверное — перегрелась или тоже помаленьку начала терять рассудок
Точнее — Жан мог бы понравиться, если бы Эличка не выросла слепошарой инвалидкой. Тут уж ничего не попишешь, что выросло — то выросло, наш удел — узкоплечий, вечно рефлексирующий, хлюпающий носом Зиновий, и то ненадолго. Это пока он прыщи давит и умничает в математической школе, а годик-другой пройдет, и — привет дачным подружкам! Захомутает слюнявого мальчика грудастая, и самое главное — прямоногая студентка, без всяких кифозов, близорукости, хромоты, веснушек и прочих прелестей! Поймает Зинкин сопливый нос своими грудищами, прижмет нашего математика в тихом месте к стенке, и все его прыщики мигом сойдут на нет...
И до того мне себя жалко стало, еще и про маму вспомнила, что чуть белугой не разревелась. Стою, как шизанутая, хнычу жалобно, коленка ноет все сильнее, дышать тяжело, и сама себя уговариваю, что плакать нельзя.
Потому что не будет у Зинки никакой грудастой и длинноногой. Никого у него, кроме меня, не будет, да и то не факт. Я Деду верила.
Страшно далеки мы от мира, где царят длинноногие блондинки, ха-ха-ха!
Мужики еще долго совещались, но тут меня позвали помочь с перевязкой. В подвале тусовалось несколько раненых; раны, кстати, заживали замечательно. Я рвала на куски последние простыни и думала о словах сержанта Комарова. Если раньше я сомневалась, то теперь всякие сомнения растаяли.
А на маму я смотреть в бинокль не хотела. Скорее всего, это вовсе не мама. Не потому, что я деревянная, а совсем наоборот. Помогать надо, за ранеными ухаживать порядок наводить, спать всех уложить кудато. Я слышала, как дура Маркеловна кому-то сказала, что я деревяшка. Это потому, что мамочка и Жора не вернулись с озера, а Валентин их видел в бинокль.
Они там, на озере, далеко, рядом с другими. На озеpe рыбачили не только мама с Жорой, плавали на лодке еще соседи, а на другом берегу туристы разбили целый палаточный городок. Валентин их рассмотрел в бинокль, потом он давал бинокль другим, Деду и сержанту милиции. Я слышала, как они шептались, говорили, чтобы оптику не давать ко мне в руки. Дед заволновался, что мне плохо станет, если я мертвую маму увижу. Зря он волновался, я даже смотреть туда не хочу, я и так все знаю.
Они там, под водой, вместе с лодкой. Я не верю, что они умерли по-настоящему. То есть я бы верила, если бы они утонули в настоящей воде. А они не утонули, они провалились, как древние мухи в янтарь. Если с водой случилась такая беда, то почему я должна считать маму мертвой?
Дед очень умный, он предложил добывать воду из ржавых веток, и воду сумели добыть, уже когда никто не верил. Так же будет и с моей мамой. Когда все перестанут верить, кто-нибудь придумает способ вытащить ее из озера.
Очень может быть, что Лексей Лександрыч вырвет эту страничку из нашего общего дневника, чтобы случайно не прочли другие. Мы договорились писать только факты, и никаких личных переживаний, а я написала про маму. Я бы не стала писать, но Тамара обозвала меня деревяшкой. А я вовсе не деревянная. Мы хоть в церковь и не ходим, зато побольше других некоторых понимаем, как жить среди людей следует. Христос сказал, что мертвые позаботятся о мертвых, как-то так, я точно не помню.
Это значит, что живые должны спасать живых.
Тамара Маркеловна считает, что я должна кататься по земле и непрерывно выть. А я не хочу кататься и выть, но я вовсе не холодная. У меня внутри словно перегорела деталь, отвечающая за торможение. Я должна непрерывно двигаться, чтобы не сойти с ума. Так даже лучше, работы в доме оказалось полно. Если я замираю, то начинаю задыхаться; я даже не сплю почти эти дни. Когда всех разместили в подвале, и одеял хватило, и лекарств всяких, и когда еду в кладовке заперли (это я предложила!), я тогда напросилась на разведку, потому что сидеть на месте не могла.