Увеселительные заведения находятся в соседнем куполе и никак не могут помешать размеренному существованию благородных матрон. А еще тут ведутся многочисленные платные курсы, и все спонсируются международными женскими организациями. Я совершенно случайно заглянул на сайт одной из таких контор и обалдел. Прочитав внимательно все, что предлагалось к свободному просмотру, я не поленился изучить еще с десяток сайтов аналогичных организаций. Я понял главное: каким образом зарабатывает деньги Рафаэла. Хотя этот глагол неуместен, поскольку донна и дня в жизни не работала.
«Ирис и карамель» готовит молодежь.
Ничего страшного, все законно и прилично. Одно из подразделений готовит девушек для… А вот для чего, я так и не понял, но кое-кто очень хорошо учебу проплачивает. Здесь не только рукопашный бой и методы ментальной защиты, здесь целая философская школа, отвечающая на вопрос: «Почему без мужчин жить лучше, чем с мужчинами?»
Это не мое дело. Мое дело — найти рыжую, найти тех, кто убил Милену Харвик, кто покушался на Костадиса.
На стыке коридоров встречаются два прозрачных лифта. В одном едут вверх штабеля ящиков с шампанским и целая пирамида роскошных тортов. Судя по количеству жратвы, в «левой груди» пирует целый батальон сладкоежек. В той капле, что ползет вниз, эвакуируют двоих на каталках.
Короткая команда, меня дергают за рукав, кожаная загораживает обзор. Очевидно, мне довелось увидеть то, что совсем не предназначалось для моих глаз. На одних каталках лежит женщина, на других — мужчина. Оба очень молоды и оба находятся в крайне тяжелом состоянии, буквально залиты кровью. Их не просто везут вниз, прямо в капле лифта развернут маленький полевой госпиталь, там еще четверо с повязками на лицах, медсестра удерживает на лице мужчины маску со шлангом, другая что-то делает у него между ног.
Лифт останавливается.
Девицу извлекают первой. Она довольно миленькая, но вся дрожит, пытаясь собраться в комок. На ее коже штук сорок мелких порезов и ссадин, кровь сочится, бежевая каталка под ней стала розовой. Мне кажется, что невозможно нанести такие раны одной плеткой, но в целом девушка пострадала гораздо меньше, чем казалось вначале. Ее били, но били любя. С парнем дела обстоят похуже, похоже, ему порвали…
Стало быть, я не ошибся, когда заглядывал в танцевальный зал. Не знаю и не хочу знать, как называется этот способ массовых развлечений, но люди в белых халатах, колдующие над распростертыми телами, ничего общего с актерами не имеют.
— Не бери в голову, — на ходу роняет Коко. — Я сама когда-то занималась хэви-стрипом. Не так уж и больно, зато платят дурные бабки!
Когда мы выныриваем в коридор, идущий вокруг нижней террасы, охранницы донны смыкаются вокруг меня, а та, что шла сзади, трогает за плечо. Она протягивает мне розовый плащ с капюшоном, а все остальные терпеливо ждут, пока я закутаю лицо.
Дальше мужчинам проход воспрещен.
Зона женских развлечений. Мир уставших от суеты пожилых мужененавистниц. Донна делает исключение ради госпожи Фор. В их мире даже исключения не делаются просто так; остается гадать, чем отплатит хозяйка «Бирюзового кролика».
Впереди отъезжает кусок стены, и наша скромная процессия оказывается в тропическом лесу. Я уверен, что мужчинам дальше нельзя, и эта вера меня сбивает с толку. Я уверен, что тут нет других мужчин, кроме меня, разве что кто-нибудь из невидимой обслуги, без права появляться в гостевых секторах. Я слишком доверяю местной системе безопасности и слишком озабочен предстоящей встречей.
Поэтому стрельба застает меня врасплох.
С нижней террасы, из-под покрова тропиков, сложно оценить игру дизайнеров и восхититься ею. Розовый купол «левой груди» вздымается на колоссальную высоту, а внутри, как шляпки грибов, лежат одна на другой задрапированные под естественные скалы мощные платформы. Эти искусственные террасы обустроены с изысканной прихотливостью, флора и ландшафты каждого уровня резко отличаются от предыдущих, а лифты и лесенки умело скрыты в гротах и недрах «пещер». В самом низу почти сыро, завораживающе пахнет лесом, но не нашим, питерским, а неведомым лесом влажных экваториальных островов. Где-то шумит водопад и покрикивают обезьяны. Где-то играет гитара, жгут костер и жарят шашлыки.
Престарелые матроны встречают закат жизни с полным набором туристских удовольствий…
Проход позади закрылся, теперь на его месте морщинистая поверхность камня, по разноцветным вкраплениям с журчанием сбегают потоки воды и колышется трехметровый веер банановой пальмы. В распадке я замечаю устье ручья с подсвеченным дном. Рыба плещется и выскакивает на поверхность. С другой стороны, метрах в ста, возвышается вычурная пагода со светящимися фонариками по углам. Окна пагоды задвинуты бумажными шторами, сквозь них заметны мечущиеся тени. Кто-то купается в скрытом водоеме, кто-то целуется и хихикает в кустах. Внезапно птицы поднимают такой галдеж, что заглушают слова Коко.
— …Если потеряемся, — заканчивает она, указывая вверх.
Я прошу повторить. Оказывается, если я каким-то чудом отобьюсь от группы, надо двигаться все время вверх по указателям, и тогда я неминуемо попаду на верхнюю террасу. Мы идем гуськом за теткой в десантной форме, ковер перегноя пружинит под ногами. Мы так и не встретили ни единого человека, нас уже ждет лифт.
Я ловлю себя на том, что отсюда не хочется уходить. Птицы снова засыпают, в ароматной атмосфере разливается стрекотание цикад. Хотя, может быть, это совсем не цикады, а умелая имитация из сотен спрятанных динамиков. Капля лифта взбирается по каналу в искусственном скальном массиве, через равные промежутки мы минуем очередное окно, и с каждым окном становится чуточку светлее. Там, внизу, тысячи сонных тропинок, подсвеченных огоньками, там кроны кокосовых пальм и россыпи лотосов над дремлющими прудами. Там в туманной равнине разбросаны чайные домики и храмы, которые, скорее всего, совсем и не храмы. Донна о чем-то шепчется с Коко, собаки почесываются, как живые, охранницы каменеют, как античные статуи.
Минуем почти незаметную сеть, знаменующую ярус. Наверное, нижним птицам не положено залетать наверх, и наоборот. Я еще не вполне пришел в себя от красоты первого этажа, как вдруг рядом возникает бамбуковый лес. Возникает лес, и возникает звук. Видимо, откуда-то сбоку специально подают воздух, имитируя ветер, и бамбук поет. Это пение нельзя сравнить с тоскливым посвистом таежного ветра или с заунывным дребезжанием осин, есть в этом сухом задумчивом стоне нечто завораживающее.
Здесь я тоже далеко не сразу вижу людей, лифт проходит, не останавливаясь, зато я замечаю настоящего гигантского панду. Сначала одного, а потом еще двух, методично отправляющих в рот свежие побеги. Здесь поет лес, и, вторя лесу, возникают откуда-то из глубины чарующие звуки восточной мелодии. Я не способен определить, какой из народов Дальнего Востока породил эту музыку, а может быть, это и неважно.
Мы воспаряем еще на два уровня вверх, здесь уже почти жарко, шумно и весело, здесь торчат смешные кактусы, беснуются оркестры и гогочут распахнутые рты. Здесь табак, оранжевые духи и сочные запахи пота свиваются в затейливый кокон. Над вертящимися танцполами кружатся бабочки, никогда не рождавшиеся на Земле, бабочки с метровым размахом крыльев. А над бабочками кружат скрины объемных театров, их удобно созерцать, лежа на спине в бархатной траве. И в травах, среди пологих миниатюрных дюн, действительно лежат, и обнимаются, и, похоже, занимаются любовью. Как следует разглядеть невозможно, потому что с экранов театров катится мощный поток света, катится локомотив медиативного рока; это музыка, которая не может существовать без изображения, без бешеного напора цвета и фантастических образов. После получаса медиа-рока продвинутым слушателям становится неважно, что происходит вне сознания, им неважно, кто они и где находятся…