Старый ворон, глядя вниз, на черного волка, принялся вдруг ожесточенно и натужно каркать, с трудом выдавливая из ссохшегося горла громкие звуки. Волк, прищурив зеленые глаза, неторопливо спустился во двор и, задрав голову, покружил на месте. Когда его гнев достиг предела, он обернулся крупным молодым вороном, взлетел на башню и несколько раз ударил клювом наглого старика в голову. Тот беззвучно, теряя вылинявшие перья, камнем рухнул вниз. Воронья стая испуганно шарахнулась от чужака в разные стороны.
Оборотень взлетел повыше, покружил над погружающимся в сумерки замком и полетел над долиной, озирая сверху беспредельный простор неба и земли. Оттуда, из прозрачной холодной синевы, выглядели маленькими и хрупкими леса и реки, дома, люди. Казалось, протяни руку, и ты схватишь их. И сделаешь с ними все, что захочешь…
Да, подумал ворон, теперь он сделает с ними все, что захочет.
4.
Прошел почти год. Весна пожаловала в долину, всколыхнув в сердцах людей новые надежды. Сошли с гор снега, под теплыми весенними ветрами высохли дороги, яркое солнце пробудило к жизни буйную зелень лесов и полей, и склоны гор запылали алым огнем маков.
… Деревенский пекарь, как обычно, с раннего утра уже работал в пекарне. Когда Дуй вошел в нее, отец, напевая свою любимую, так надоевшую старшему сыну, песню, выскребал острым ножом длинный деревянный стол, на котором всегда замешивал и разделывал тесто. Он приветливо кивнул сыну, теперь редко бывающему дома, и не прерывая занятия, пояснил:
— Сегодня в деревне большой праздник, и я готовлю для всех угощение. Присядь, сынок, отдохни. Как у тебя идут дела?
Дуй не ответил. Он молча смотрел, как отец постукивает железными противнями, счищая прилипшие крошки, и протирает их чистой тряпкой, как обмакнув палец в опару, пробует ее, что-то довольно бормоча при этом. Казалось, пекарь совсем забыл про сына, сидящего в сторонке. Радость от занятия любимым делом переполняла его, и красивым сочным баритоном он увлеченно пел песню о белой птице, парящей над морем, о кораблях, уходящих в дальние странствия, о том, чего он сам никогда не видел и не увидит из маленького окна своей тесной пекарни. Сын вернул его с небес на землю:
— Отец, где деньги, которые я дал тебе в прошлый раз на постройку дома?
Пекарь наморщил лоб, припоминая.
— А-а… да-да, сынок… Понимаешь… — Он вытер испачканные мукой руки о фартук. — Сейчас всем так трудно из-за этого переезда… По-моему, что-то еще осталось от тех денег… Тебе лучше спросить об этом маму.
Дуй кивнул. Маму. Опять все раздали до копейки.
— Давай, отец, я помогу тебе замесить тесто.
Пекарь благодарно похлопал сына по плечу:
— Ты у меня отличный парень, сынок…
Не оборачиваясь, Дуй шагал по лесу, всё больше удаляясь от деревни. Сегодня голодранцы наедятся дармового хлеба в последний раз. Приятного всем аппетита. А родные… Нет никакого смысла в таком существовании, отец. Так будет лучше.
Состав ядовитого снадобья Кора, которое Дуй всыпал в тесто, отпечатался у него в памяти на всю жизнь: горсть морщинистых орешков черногорки перетолочь с белыми цветками лихорадочной травы, добавить две горсти блестящих кожистых листьев болотной одури и стакан сока болиголова, выжатого из его пятнистых стеблей; чтобы отбить неприятный мышиный запах, бросить горсть розовато-лиловых цветков мяты; все перемешать и поставить на две недели бродить; процедить и выпарить на солнце. Пара заклинаний, и полученного снадобья, размером с большой лесной орех, достаточно, чтобы отравить целую деревню…
Поздним вечером по спящей деревне прошли два старика с посохами в руках и с перекинутыми через плечо котомками. Постучавшись в один из домов, они коротко переговорили с хозяевами и вскоре подошли к неказистому на вид дому деревенского пекаря.
Дворовый пес добродушно полаял и с интересом обнюхал их сбитые в долгой дороге башмаки. Пока разбуженные стуком хозяева зажигали в доме свечу и радушно отворяли путникам дверь, старики стояли молча. Их обветренные морщинистые лица были суровы, а слезящиеся глаза невеселы. Дело, по которому они пришли в этот гостеприимный дом, тяжким грузом лежало у них на душе, но оно было слишком важным, и путники собирались его выполнить.
Старики отказались от скромного угощения, и пекарь с женой насторожились. Если гость не хочет разделить с хозяевами предложенный ему хлеб, значит, он пришел с плохими вестями или намерениями. Будто услышав эти мысли, нежданные ночные гости отщипнули по кусочку от пирога и съели, запив водой.
После все долго сидели молча в полутемной комнате, где горели всего две свечи. Это странное молчание прервал высокий старик с длинной бородой. Глядя в темное окно, он рассказал старинное предание о черном волке-оборотне, который века назад охотился в здешних местах за людьми. Зверь был безжалостен и неуловим…
Пекарь выслушал старика и обратился к нему, уважительно называя незнакомого человека отцом:
— Отец, мне известно это предание. Его я слышал от своей матери. Но неужели ты пришел с другого конца долины, чтобы рассказать мне эту сказку?
— Это не сказка, — возразил старик. — Волк появился опять. Он спустился с гор прошлым летом, и он такой же, как в предании, — жестокий, коварный убийца, враг человеческого племени, оборотень, рожденный людьми и проклинаемый людьми…
Пекарь и его жена в тревоге переглянулись, пытаясь понять, почему незнакомый старик рассказывает это именно им и сейчас, поздней ночной порой.
Опустив глаза, старик выговорил:
— По преданию, оборотень может вновь появиться только в королевской семье…
— А почему, отец, это все ты рассказываешь мне… и таким странным тоном? — запинаясь, проговорил пекарь. Какое-то неясное тоскливое предчувствие томило его.
— Потому что ты потомок королей, Ладислав. Ты должен сам понять, к чему я веду этот разговор. Где твой старший сын?
— Какой же я король? — криво усмехнувшись, сказал пекарь. — Я бедный.
— Ты происходишь из древнего королевского рода, и ты единственный, кто остался. Ты и твои дети.
— Моя мать прожила почти девяносто лет и к концу жизни стала не вполне здоровой, принялась рассказывать всякие небылицы. Но это все пустое…
— Я это знаю не от твоей матери. У тебя голубая кровь.
Пекарь в сердцах схватил со стола нож и полоснул лезвием по среднему пальцу на левой руке. На чистый глиняный пол закапала ярко-алая кровь.
— Ну?! Голубая? — торжествуя, обратился пекарь к старикам, пристально глядящим на кровь.
Те печально кивнули.
— Голубая, — сказал старший.
Не веря своим глазам, пекарь вновь посмотрел на красные пятна на полу.
— Жена, — обратился он к женщине, сидящей за столом, — посмотри… Какого цвета эта кровь?
— Цвета неба, — не глядя, сдавленным голосом ответила та и тихо заплакала.