Пекарь растерянно опустился на стул и сгорбился.
— Где твой сын, Ладислав? — помолчав, спросил второй старик, что был пониже ростом.
— Он работает в артели лесорубов… уже почти год… Недавно он принес нам денег.
— Сколько?
— Десять золотых монет.
Старики зашевелились, с осуждением покачивая головами.
— Я не обманываю! — горячо повторил пекарь. — Десять золотых монет! Мы, правда, почти все уже раздали… Людям сейчас живется несладко…
— Мы верим тебе, Ладислав, не в этом дело… Ты не спросил, откуда у него столько денег?
— Это деньги почти за целый год работы.
— Ты совсем не знаешь жизни… Столько лесорубу и за пять лет не заработать.
Пораженный пекарь надолго замолчал. Его маленькая, похожая на девочку жена, сидевшая все это время неподвижно, измученным голосом произнесла:
— Чего вы хотите от нас? Мы любим нашего мальчика… — Она подняла на стариков глаза и вдруг выкрикнула, сердито застучав маленьким кулачком по столу: — Я не верю вам! Не верю, что он оборотень!
— А когда убедишься в этом… ты… убьешь его?.. — спросил высокий старик.
Женщина вскочила на ноги, настежь распахнула входную дверь и закричала, захлебываясь слезами:
— Уходите прочь! Прочь отсюда!
Пекарь, тяжело поднявшись, обнял плачущую жену, усадил ее на стул и закрыл дверь. Второй старец достал из котомки сложенный кусок грубого льняного полотна и развернул его. Бурые пятна покрывали белую ткань. Старик поднес полотно поближе к женщине и сурово произнес:
— Посмотри хорошенько, Софья. Это другая мать заворачивала в эту ткань своего ребенка, которого загрыз волк…
С застывшим взглядом, жена пекаря раскачивалась на стуле, из глаз ее катились крупные слезы.
— Если мы убедимся, что волк — это наш сын, — глухо сказал пекарь, — я сам убью его.
Не соглашаясь, старики покачали головами.
— По преданию, волка-оборотня может убить только женщина, — сказал первый старик, и оба гостя посмотрели на жену пекаря.
— Нет, — сказала та, глядя куда-то сквозь стену.
— Волк не различает, кто перед ним, и может так случиться, что он убьет кого-нибудь из твоих остальных шестерых детей! Ты должна сделать то, о чем мы просим.
— Нет, — ответила женщина.
Пекарь сидел, опустив голову. Старики молчали, опершись на посохи. Вдруг в проеме двери, ведущей в другую комнату, появилась высокая светловолосая девочка лет четырнадцати. В руках она держала ружье.
— Я все слышала, — сказала она. — Я убью волка. Не плачь, мама. Он всегда нас всех ненавидел, я знаю, и братья это знают. Я умею обращаться с ружьем, — повернулась девочка к старикам, которые с сомнением смотрели на нее. — Недавно я подстрелила рысь.
— Доченька, ведь он твой брат! — закричала жена пекаря.
— Он волк! — сердито выкрикнула девочка. — Он убивает людей, а ты сидишь тут и жалеешь его! Ненавижу его! Когда в следующий раз он придет домой…
— Он больше не придет, — раздался с печи тоненький детский голосок, и из-за занавески высунулась взлохмаченная голова пятилетнего малыша. — Когда сегодня он уходил к себе, в лес, я бегал во дворе и налетел на него. Он меня пнул и говорит: "Хорошо, что я вас больше никогда не увижу…"
Старики встревоженно переглянулись.
— Почему он так сказал? Он приходил сегодня? — спросил высокий старик пекаря. — Что он делал?
— Посидел у меня в пекарне… Помог замесить тесто… — Пекарь кивнул на остатки праздничной выпечки на столе.
Старик взял подсохший кусок пирога, задумчиво посмотрел на него и понюхал. Пирог слабо отдавал запахом мяты.
После встречи с отцом Дуй весь день бродил по лесу, переворачивая старые трухлявые пни и выковыривая из рыхлой земли под ними жирных желтых червей. С первого же дня ведьма взяла его в оборот. Не успел Дуй вернуться с развалин замка, как старуха погнала его в леса.
— Пора приниматься за работу, — сказала она.
За каждое, даже самое ничтожное, заклинание, которому колдунья обучала своего ученика, она требовала слишком многого. С огромным риском для себя черный волк охотился за людьми, и чем дальше, тем труднее было для него приносить в жертву старухе человеческие жизни. Но еще противнее было ему, королю, ползать на коленках по земле, выискивая, как сейчас, лесных червей, собирать липкую паутину непременно с молоденьких, одиноко стоящих осин, дрожать от холода, подкарауливая первую, самую чистую, росу на высоких упругих травах в долине, — да мало ли работы находилось для него у сумасшедшей, ополоумевшей бабки.
Она жила долго, и хотела жить еще дольше. Мало того, она мечтала помолодеть, стать юной и обворожительной. Иногда ей удавалось украсть чужой голос, но владела она им обычно очень недолго. Когда Дуй только познакомился с ней, ее прелестный голос быстро сменился на отвратительный скрипучий сип.
— Противная девчонка бросилась со скалы и забрала с собой мой чудный, нежный голосок, — плаксиво пожаловалась она. — Не скоро теперь попадется такой же красивый…
Порой на ее лице вдруг появлялся изящный женский носик или почти лысую голову неожиданно покрывали густые длинные волосы. Тогда бабка была вне себя от восторга и охотнее делилась с Дуем секретами своего волшебства. Но время шло, а он по-прежнему считал, что достиг еще немногого. Вот если бы проникнуть в пещеру, куда бабка ни разу его не впустила…
Власть колдуньи над ним настолько тяготила его, что частенько он подумывал над тем, чтобы избавиться от мерзкой старухи, но бабка легко читала его мысли и в отместку заставляла выполнять самую грязную работу даром, неделями не обучая своего ученика ни одному заклинанию. Они оба нуждались друг в друге, но это был союз, замешанный на соперничестве и взаимной ненависти.
… Когда вечером Дуй вернулся к пещере, бабка сидела на ее пороге, страшная, противная, и слепящие потоки огибали ее сгорбленную, плохо скроенную фигуру. С нетерпением выхватив из рук Дуя глиняный черепок с червями, она жадно затолкала их себе в рот, вызвав у Дуя приступ тошноты, и, чавкая, съела.
— Это улучшает цвет лица, — сообщила она. Ее новый, молодой голос снова исчез, и она страшно сипела.
Дуй сплюнул и сел на бревно.
— Сегодня снова никого не добыл, — презрительно сказала колдунья.
Последние несколько дней волк охотился безуспешно, и старуха была очень им недовольна. Дуй вспомнил, как недавно, на исходе зимы, охотники прострелили черному волку ногу, как тот еле ушел от них, пробираясь, раненый, по глубокому осевшему снегу, и содрогнулся.
— Все достается трудом, волк, — прищурившись, ответила на это бабка. А ты как хотел?
— Не называй меня волком! У меня есть имя.