– Куда это ты собралась?
– А что? – переспросила Надежда, не привыкшая к такому грубому обращению.
– Посидела бы дома! Незачем сейчас по лесу ходить!
– Да в чем дело-то?
– Пашу Ячменного убили! – испуганно проговорила Люська. – Помнишь, который в газете…
– А ты, Люся, помолчи! – рявкнул на нее Николай. – Нечего лишнее говорить, особенно когда тебя об этом не просят!
Он взял у нее полотенце, вытер лицо и подозрительно взглянул на Надежду:
– А ты что, про покойного Павла Ячменного что-то знаешь? Откуда, зачем, почему?
– Это что – допрос? – холодно осведомилась Надежда. – Тогда хотя бы скажите – что случилось?
– Что случилось, что случилось… – недовольно пробубнил участковый, но после смягчился, вспомнив, что Надежда сделала для него и для Люси много хорошего. – Правда, убили Пашку Ячменного. Соседка его нашла. Собралась в город, хотела Павла спросить, не надо ли ему чего. Стучала-стучала в дом, Пашка все не отзывается, только кот изнутри орет дурным голосом. Она и ушла – постеснялась в чужое жилище ломиться, а сегодня, как из города вернулась, снова к нему заглянула. Пашка на стук не отзывается, а кот орет пуще прежнего. Ну, она, само собой, пожалела животное – думала, непутевый хозяин где-то загулял, а кота в доме запер. Дверь толкнула – а она и не закрыта, вошла внутрь – а Пашка на полу мертвый лежит, холодный уже… и рана у него…
– На горле?! – испуганно выдохнула Надежда и с трудом удержалась, чтобы не показать на себе, в каком месте.
Участковый только молча кивнул.
– Выборгский маньяк! – проговорила Надежда упавшим голосом.
– Так-то оно так, да не совсем! – отозвался Николай. – Маньяк-то он на то и маньяк. Он убивал людей без всякого толка, без смысла, не грабил, не насиловал, один удар – и все, поминай его как звали… а здесь…
– Неужели ограбление? – недоверчиво переспросила Надежда.
Она вспомнила свою встречу с корреспондентом и хотела сказать, что если судить по внешнему виду, то брать у него было явно нечего, но вовремя удержалась – дотошному участковому совсем не обязательно знать, что она разговаривала с Ячменным незадолго до его смерти.
– Ограбление не ограбление, – отозвался Николай, – а только все у Пашки в доме вверх ногами перевернуто, как будто убийца что-то у него искал… из шкафа платяного все выкинуто, чемодан с грязным бельем – и тот распотрошили…
– То ли кто-то под маньяка работает, – задумчиво протянула Надежда, – хочет, чтобы все поверили, что тот вернулся, то ли…
– То ли что? – переспросил Николай, с явным интересом взглянув на Надежду.
– То ли не знаю, что и думать! – уклончиво отозвалась она.
– Хорошо соображаешь, – одобрил участковый. – Я тоже засомневался – не спектакль ли кто-то разыгрывает, подражая тому маньяку. Хотя почерк очень похож… я тогда раны видел – точь-в-точь как эта!
– Коля, ты кушать-то пойдешь? – ревнивым тоном проговорила Люська, недовольно покосившись на Надежду. – Или так и будешь тут лясы точить? У меня уж небось все простыло!
– Иду, Люся, иду! – отозвался Николай и затопал к Люськиному крылечку.
А Надежда, проводив его взглядом, задумалась.
У нее не шел из головы разговор с Ячменным в заведении «Василек».
Что он тогда болтал по пьяному делу? Что досконально изучил дело Выборгского маньяка, почти вышел на его след, что собрал по этому делу массу информации… якобы пять чемоданов с этой информацией хранится у него в надежном месте…
Надежда этой болтовне, само собой, не поверила, но ведь кто-то другой мог отнестись к ней достаточно серьезно. Судя по всему, Павла убили сразу после этого разговора…
И еще одно не давало ей покоя.
Николай сказал, что убийца зачем-то распотрошил чемодан с грязным бельем. А Павел говорил, что информация о маньяке у него хранится в пяти чемоданах.
Не иначе кто-то подслушал пьяную болтовню корреспондента в «Васильке».
Надежде стало как-то зябко, как будто в теплый августовский денек на нее дохнуло декабрем.
По всему выходит, что, когда они с Павлом беседовали в питейном заведении, кто-то внимательно прислушивался к их разговору.
Не просто кто-то – а убийца.
Тот самый Выборгский маньяк, про которого пять лет назад писал покойный корреспондент. И который, судя по всему, снова начал собирать свой кровавый урожай…
Но вот что не давало Надежде покоя: как сказал участковый, маньяк – он на то и маньяк, что убивает без толка и без смысла. Или по крайней мере смысл его преступлений непонятен постороннему человеку. А Ячменного он убил со смыслом: чтобы заткнуть ему рот и уничтожить собранную им информацию.
А что это значит?
Это значит, что информация была. Или по крайней мере могла быть, так что убийца поверил в ее существование. А это значит, что и в тех, прежних убийствах пятилетней давности был какой-то смысл. Если можно говорить о смысле применительно к такому ужасному поступку, как убийство человека.
Только смысл этот был непонятен никому, кроме самого убийцы. И сейчас, возможно, он убил Павла Ячменного, чтобы сохранить этот смысл в тайне.
Надежда, задумавшись, давно уже углубилась в лес, забыв о предупреждении участкового. Она шла по узкой тропинке между двумя рядами высоких елей и перебирала в уме те, прежние жертвы маньяка. Елизавета Телегина, Эрик Францевич Егер, Петр Самокруткин, Владимир Горелов, теперь она знала еще одно имя – Федор Ломакин… что общего между всеми этими людьми?
А ведь есть еще одна жертва – тот человек, труп которого нашли на железнодорожной насыпи. Тот, кого Надежда совсем недавно видела в метро, где за ним следила подозрительная парочка…
Эта жертва отличается от всех остальных.
Остальные были жителями поселка Васильки, а того мужчину до сих пор не опознали, значит, он явно был не местный. Всех местных жителей сам Николай Иванович знал в лицо и по именам.
Но несомненно, и его что-то связывало с поселком, потому что именно сюда ехал он в день своей смерти…
Тропка уперлась в груду бурелома и пропала.
Надежда удивленно огляделась вокруг. Со всех сторон ее окружали мрачные, молчаливые ели.
Где-то высоко над головой глухо заухала какая-то птица. Кажется, так ухает только филин, но ведь филин – ночная птица, днем он должен спать у себя в дупле… хотя вокруг было так мрачно, и не верилось, что до вечера еще далеко.
Надежде стало не по себе: она не узнавала это место, да и не мудрено, лес этот был ей незнаком, она ходила по нему считанные разы и никогда не удалялась далеко от хутора.