Он чувствовал себя немного лучше. Его голова уже не раскалывалась от мучительной боли, разве только чуть-чуть, и температура, вероятно, уже понизилась. Но вот ноги… Гийом не мог ими даже пошевелить, настолько они отяжелели; у него было такое ощущение, что они погружены в раствор цемента. Он сбросил одеяло и шкуры, которыми был укрыт, чтобы рассмотреть их получше: обе ноги были обмотаны .бинтами и тряпками из грубой ткани, испачканной желтыми пятнами. Ни одного пятна крови не было видно. Видимо, переломы были закрытыми. В довершение картины Гийом увидел два огромных камня, прикрепленных к каждой ноге.
Естественно, его раздели и разули, чтобы забинтовать ноги, которые в результате перелома страшно распухли. На нем оставались теперь только рубашка и жилет. Остальная его одежда, как он заметил, была развешана на одной из веток. Гийом нигде не видел своего теплого просторного плаща – он всегда надевал его, отправляясь в дальнюю дорогу верхом.
Жилище было убогим, но тем не менее обитаемым. В углу располагались нары, сваленные на них соломенные тюфяки старые одеяла свидетельствовали о том, что это была кровать его обитателей. Над дырой, зияющей в середине низкого свода, лежала куча аккуратно сложенных камней, которые, по-видимому, использовались как примитивный очаг. Рядом стояли три табуретки, сделанные из толстых веток, а на полу – миски и сковородка. Вытянув шею, Гийом заметил у стены, поврежденной оползнем, грубо сколоченный шкаф, в котором хранили еду, и сундук с медной масляной лампой на нем. Напротив стоял топор дровосека с длинной ручкой, железная лопасть была отполирована работой и вовсе не повреждена ни временем, ни влажностью. Холодный блеск стали вызывал зловещее сравнение с секирой или орудием казни, словно бросая вызов: если бы ему удалось добраться до этого топора, никогда тот дикарь не посмел бы его больше тронуть.
Все это означало, что в настоящий момент Гийом полностью находится во власти этого незнакомца, с которым он раньше нигде не встречался, не причинил ему ни малейшего зла, в чем он был совершенно уверен, но который все же люто его ненавидел…
Чтобы не погрузиться во мрак полной безысходности, он стал думать о месте своего нахождения. Дорога, по которой он поскакал, покинув Тринадцать Ветров, и которая должна была привести его в Валонь, на самом деле была ему не так уж хорошо знакома, хотя ею неоднократно пользовались, чтобы проехать в Брикс за покупкой строевого леса, или в Брикебек на ярмарку, или в Трапп за сыром, и даже в Картрэ, откуда, закончив дела, естественно, можно было спуститься в Порт-Бай. Этот путь бы короче, но проходил по очень трудной дороге, и поэтому преодолеть его мог лишь только очень хороший всадник. В тот вечер Гийом вслепую бросился по этой дороге только потому, что мысль об опасности, угрожающей любимой, преследовала его и затмила обычную рассудительность и осторожность. Затем, без сомнения, он в темноте среди деревьев сбился с пути, перепутал тропу, так как темнота была усилена потоками воды. Он не помнил, что когда-нибудь раньше встречал на этом пути болото, о котором говорили Николя и Сова. К тому же быстрый бег коня и время, которое прошло после того, как он покинул поместье, вряд ли позволили ему преодолеть больше двух лье. Даже, скорее меньше. Вывод такой: по времени он не мог не только выйти из леса Барнаваст, но и не мог доскакать до пересечения с дорогой из Валони в Шербург. К тому жена подступах к Бриксу он всегда заметал строения монастыря Ля Лютюмьер, где по ночам постоянно горел свет, чтобы служить ориентиром заблудившимся путникам. Значит, остается выяснить, сколько времени Николя тащил его на спине и вез в своей лодке.
Воспоминания стоили ему больших усилий. Тем не менее, продолжая копаться в памяти, он достал из самых глубоких ее закоулков туманные полузабытые разговоры, которые он слышал как-то раз, остановившись на постоялом дворе в Васте, где любил делать короткую передышку, направляясь в Шербург. Местные жители говорили о каких-то болотцах, богатых рыбой и расположенных в глубине лесов. Они сливались в одно громадное болото во время долгих и обильных осенних и зимних ливней, которые наполняли реку Сэр, и она выходила из берегов, и все ручьи в округе заливали поля и превращали местность в пруд. Тогда было просто необходимо иметь лодку, чтобы передвигаться свободно в этих местах, и прекрасно знать окрестности, чтобы избежать ужасной смерти, которая угрожала в зыбучих песках или в топкой трясине.
Таким образом, Гийом заключил, что пристанище его хозяина расположено где-то посередине этого изменяющегося пространства и что единственное, что может спасти его от принудительного пребывания под этой крышей, – его быстрое выздоровление. Никто не придет к нему на помощь. По крайней мере никто из цивилизованного мира, так как в этих диких местах, возможно, прячется обитателей гораздо больше, чем можно было предположить: в густой чаще леса, где есть живая и мертвая вода, холмы и расселины, ущелья без входа и выхода, болота, топи, чащи и широкие тропинки, подводящие иногда к краю пропасти, живет народ землистого цвета лица или цвета урчащей пены у водопада, и он невидим: сбежавшие каторжники, люди вне закона всех мастей, контрабандисты, браконьеры, всегда с ножом и веревкой, подстерегающие удачу на большой дороге в надежде ограбить торговца, отобрать кошелек у прохожего или потребовать выкуп у несчастных, у тех, кто трудится в одиночку: лесник, обрубщик деревьев, рабочий из карьеров, часто они ослаблены болотной лихорадкой, их мучают и другие болезни. Тут они без защиты. Конные жандармы никогда не посещают эти беспокойные прибрежные и лесистые места, где можно заблудиться, где все что угодно может произойти…
До самого вечера Гийом оставался один. Никто, разве что дождь, частые капли которого он слышал над своей головой и видел на поверхности окружающих жилище болот, не нарушал его одиночества. Наконец уже в сумерках он услышал шум голосов, хлопанье весла по воде, а затем шум лодки, вытаскиваемой на сушу.
Когда они вошли, было очевидно, что оба совершенно обессилены. На обоих были плащи из связанных камышовых листьев, которые спасали от дождя жителей болот. Николя прислонил к стене заступ и лопату, бросил рядом большой моток веревки, висевшей на его плече.
– Ну вот, дело сделано! – устало сказал он, даже не посмотрев в сторону, где лежал его пленник.
– Вам удалось похоронить его? Даже несмотря на дождь?
– Дождь? Он никогда меня не стесняет. К тому же он размягчил землю в том месте. Мы копали – Сова и я. Копали, копали, копали, пока не вырыли яму достаточно большую. И, поверьте, это была нелегкая работа. Потом нужно было его туда подтащить, но,– добавил он неожиданно нежно, – я обмотал его красивую голову куском одеяла, чтобы не испортить ее, пока мы будем тащить его по булыжникам. А потом все закопали. Сверху я посадил куст вереска, который выкопал невдалеке, и положил камни. Теперь никто не догадается, что он там лежит. Никто, кроме меня!
– Благодарю, – сказал Гийом.
Человек посмотрел на него убийственным взглядом: – Можете оставить при себе вашу благодарность. Не ради вас мы трудились, как каторжные, – девчонка и я, – а для него… и для меня тоже.
Гийом ничего не сказал. Он понял: похороненный в секретном месте, Али теперь принадлежал только этому дикарю… Не потому ли он его ненавидел, что Гийом был хозяином этого великолепного скакуна, о котором тот мог только мечтать?..