Тем временем, руками, покоробившимися от долгой работы в воде и в земле, Сова ощупала ноги раненого. Она принесла комок синей глины, чтобы обложить ею распухшие нога Гийома, но было ясно, что она предпочла бы передать его на попечение хорошего доктора.
– Все не так хорошо, как ты думаешь, – уверяла она Николя. – Конечно, мы старались, как могли, но я не уверена, что мы правильно установили на место кости…
– Это сделают камни! – ответил тот тоном, не допускающим возражений. – И оставь его в покое! Сделай ему припарки и можешь уходить!
– Сейчас, ночью, я никуда не пойду! Посмотри, какая погода! И потом, мне надо приготовить вам еду. Если я вас оставлю, ты накормишь его каким-нибудь тухлым мясом или травой, и он от этого умрет.
– А кто говорит, что мне это не понравится? Ты думаешь, у меня есть желание им заниматься еще неизвестно, сколько времени?
Девушка сорвала со стены ружье браконьера и протянула его ему решительным жестом:
– Тогда убей его немедленно! Это будет по-христиански или по крайней мере честно, вместо того чтобы дать ему медленно гнить здесь заживо, в этой дыре!
– Дыра, дыра… Я-то здесь живу, и неплохо!
– Ты… Ты к этому привык, а он – нет.
– Придется теперь. Этим господам иногда надо своими глазами посмотреть, как нам тут живется в нищете. Ладно, готовь еду и убирайся!
– Нет! Я останусь здесь, с вами.
Разозлившись, он замахнулся, чтобы ударить ее, но она не отвернулась, а с вызовом крикнула:
– Ну, давай! Скотина!.. Правда, это в первый раз, но все равно когда-нибудь должно было случиться. Если хочешь, чтобы я убралась, ты должен выгнать меня. А лучше иди поищи лодку. Мы положим его на дно и отвезем ко мне. Мой домик небольшой, не по крайней мере он похож на дом.
Мрачный взгляд браконьера стая еще мрачнее от ревности.
– Чтобы ты там его холила и нежила в свое удовольствие… или даже послала бы в деревню предупредить. В то время как я останусь тут один? Ты что, за идиота меня считаешь?
– Нет. За человека, который должен соблюдать свой интерес, вместо того чтобы думать о мести без повода. Итак, я остаюсь?..
Николя резко пожал плечами.
– О, эти женщины! Тот, кто сумеет вас переубедить, если какая-то идея засела у вас в голове, наверное, еще не родился!..
Сова согласилась с его мнением и приняла капитуляцию. Затем взялась чистить капусту и потрошить большого карпа… Ночь пришла, и это странное трио, и все вокруг погрузилось во тьму.
Но и дни были не намного светлее.
В последующие дни западные ветры принесли на Котантен сокрушающие отголоски мощных ураганов, свирепствовавших над Новой Землей и Северной Атлантикой. Пройдя над Ландами и крайней точкой Англии, они разбухли над Ла-Маншем и обрушились мощными потоками на приземистый полуостров, квадратный, как нормандская башня, который грозное море атаковало сразу с трех сторон.
В своем одиноком убежище посреди болот, ставших в два раза больше по площади, Гийом и его компаньоны чувствовали себя абсолютно оторванными от всего мира, но зато относительно защищенными от урагана. Одинокое расположение этой местности, благодаря которому оно и было выбрано для постройки маленького святилища на острове среди болот, обеспечивало ему покой и мир, и никто посторонний не мог прийти сюда и потревожить молитву, не будучи обнаруженным.
Тем не менее нельзя было сказать, что мир – удел этих трех существ, которые собрались сейчас на этом маленьком клочке земли. Особенно с тех пор, как Гийом обратил внимание на сходство со своим тюремщиком. Он был обязан этим открытием Сове, – на самом деле ее звали Катрин Юло, как однажды она призналась ему, густо покраснев при этом, как будто эта была какая-то постыдная тайна, – и с тех пор он не называл ее по-другому.
В тот день Катрин в очередной раз обкладывала глиной распухшие ноги Гийома, как вдруг он спросил:
– Почему Николя скрывает свое имя? Мне кажется, я не успел нажить себе много врагов с тех пор, как живу в этой местности. Первый раз я попал сюда, когда мне было девять лет, и пробыл здесь не больше чем полдня…
Девушка посмотрела на своего подопечного, и было видно, что она с трудом сдерживается, чтобы не заговорить. Между ними давно возникла взаимная симпатия. У Катрин это было вызвано влечением, чувством, которое она не могла осознать, но которое ее заставляло заботиться и ухаживать за ним. Она старалась покидать его, только если это было необходимо и на очень короткое время, так как опасалась, что ее друг в приступе ярости может причинить ему вред. Гийом настаивал:
– Я прошу вас, Катрин! Я должен это знать. Всегда можно исправить ошибку или по крайней мере нужно попытаться.
– Во всяком случае, хотя он и не согласится, но, может быть, вам удастся смягчить эту боль, которую он носит в себе, – сказала она, обращая к раненому задумчивый взгляд.
– Вы его любите?
– Да. Как брата, каким он стал для меня после смерти моего отца.
Сирота по матери почти с самого дня рождения – родильная горячка свела в могилу Мари Юло, – дочь забойщика в песчаном карьере, она осталась совсем одна три года тому назад в маленьком домишке, стоящем на отшибе недалеко от карьера, поскольку ее отец, давно страдающий болотной лихорадкой, как и многие другие жители этой местности, изнемог от кашля, который был вызван тем, что его легкие были проедены силикозом. Карьер был давно заброшен, и не у кого было попросить помощи. На кладбище его несли еще более несчастные, чем он. Николя взял на себя заботы о сироте. В своей обычной суровой манере, угрюмо и без лишней деликатности. Но в нем она нашла защитника, который способен обратить в бегство злых обидчиков, этих парней, которые всегда готовы схватить за юбку молоденькую девушку, оставшуюся без опеки.
– Итак, – напомнил Тремэн,– вы скажете мне его имя? Или, может быть, тут дело в том, что он скрывается подобно знаменитому разбойнику или беглому принцу? – добавил он с улыбкой, которая бросила девушку в дрожь.
Но, овладев собой, она тоже улыбнулась:
– О, нет! Если бы Николя был разбойник, он объявил бы свое имя всему свету, вместо того чтобы его скрывать. Что касается принца, то я просто не представляю, откуда он мог здесь взяться. Николя носит фамилию своей матери – Потэн. Или должен ее носить, хотя он этого не хочет, так как тот, кого он считает своим отцом, муж его матери, не захотел его признать.
– Почему?
– Потому что он им не был, разумеется. Он плавал по далеким морям больше двух лет, и в тот день, когда вернулся к себе домой в Сен-Васт, увидел рядом с кроватью своей жены колыбельку. В ней лежал малыш, которому от роду было несколько дней. Моряк оставил ей денег, а потом ушел, чтобы расправиться с обольстителем – одним солдатом из военных укреплений в Огю.
Быстрым движением Гийом положил свою руку на руку девушки.– Остановитесь, – сказал он вдруг изменившимся голосом,– мне кажется, я могу продолжить эту историю… Моряк не добрался до стен бастиона, потому что на дороге он нашел тяжело раненного ребенка. Он взял его, принес к доктору, а потом увез с собой в Индию. Этим ребенком был я. Моряка звали Жав Валет, и я его очень любил…