Каратаев со злостью его тряхнул и повторил:
– Фамилия!
– Полузверский! – отрапортовал его явно перетрусивший собеседник. – То есть я, конечно, не совсем Полузверский, а вроде как Недогоняев, так что речь, как вы понимаете, идет о псевдониме.
– Паспорт! – не дослушав, потребовал Миша тоном милиционера, проверяющего документы у лиц кавказской национальности.
– Секундочку! – пискнул бедный гармонист и метнулся в дом.
Миша поспешил следом за ним, не оставляя своего подопечного без присмотра ни на мгновение.
Полузверский покопался в ящике комода и извлек наконец оттуда свой потрепанный паспорт. Миша поспешно раскрыл документ. Недогоняев Юрий Андреевич.
– Та-а-ак! – протянул Миша, стремительно деревенея лицом. – Оч-чень хо-р-рошо!
Хотя, глядя на него, трудно было поверить в то, что все действительно так уж хорошо.
– Ваньку валять надумали? – зло спросил Миша у Антона Николаевича Иванова, который тоже уже успел войти в дом. – Хиханьки да хаханьки? Веселую жизнь решили нам устроить? Разыграть московских гостей, да? Не любите москвичей? На посмешище выставили столичных телевизионщиков?
Никакого другого объяснения свалившимся на него неприятностям у Миши не было.
– Ладно! – сказал он, бешено вращая глазами. – Будет вам веселье!
Обернулся к замершему в ожидании дальнейших распоряжений оператору:
– Саша! Неси наш стратегический запас!
Оператор пулей слетал к машине и тот стратегический запас доставил. Четыре бутылки водки. Однодневная норма съемочной группы, пребывающей на выезде.
– Я не знаю, как вы все это проделываете, – сказал Миша, обращаясь то ли к гармонисту, то ли к Иванову, – но я точно знаю, что вот он, – ткнул пальцем в грудь гармониста так сильно, что тот едва не заплакал, – никакой не Полузверский, и не Шмудяков, и почти наверняка не Волобуев. И я, Миша Каратаев, гарантирую вам, что любая новая знаменитость вашего района, которую вы мне предъявите, уже не будет ни ухом ни рылом похожа на этого вот идиота!
Опять ткнул пальцем в гармониста. Тот не успел увернуться. Слезы брызнули из глаз. Бессердечный Миша налил полный стакан водки и протянул его гармонисту.
– Пей!
Перепуганный Полузверский выпил. Миша сразу же налил ему второй стакан.
– А закусить? – просительно промямлил гармонист.
– Обойдешься! – был ему ответ.
Миша сейчас смотрелся ученым-естествоиспытателем, ставящим самый важный научный эксперимент в своей жизни.
Когда Полузверский выпил и второй стакан, Миша тотчас налил ему еще.
– Что вы делаете! – всполошился Антон Николаевич, вспомнивший наконец, что он как-никак чиновник и лицо ответственное и если что случится на подведомственной ему территории – ему же потом и отвечать.
– Я знаю, что я делаю! – пробормотал в ответ Миша, который и сам до сих пор оставался в крайне нетрезвом состоянии.
Влив в бедного гармониста целую поллитровку, Миша взял тайм-аут. Пока алкоголь делал свое дело, Каратаев подступился к Антону Николаевичу.
– А что? – спрашивал он. – Есть ли еще в вашем районе какие интересные люди? Тракториста, шахматиста и гармониста мы уже посмотрели. Может, еще кто-то представляет интерес для столичных журналистов?
При этом в его глазах была такая испепеляющая ирония, что хотелось закрыть глаза, уйти за угол дома и там спрятаться, только чтобы не видеть этого взгляда.
– А как же! – пробормотал Антон Николаевич. – Вот журналист и есть как раз. Селькор.
– Какой такой селькор?
– Сельский корреспондент, – расшифровал Антон Николаевич. – Заметки в районную газету пишет. Очень это у него хорошо получается. Каждый номер с его материалом прямо с руками отрывают.
– Так-так! – нехорошо улыбался Миша. – Журналист! Интересненько было бы взглянуть!
В его голосе звучали уже неприкрытая издевка и торжествующие нотки человека, сумевшего поставить на место зарвавшихся аборигенов. Потому что гармонист Полузверский, он же комбайнер Волобуев, он же шахматист Шмудяков, уже дошел до требуемой кондиции и лыка не вязал. Он пьяно улыбался, лез ко всем целоваться и почти не держался на ногах. До достижения стадии полной неподвижности, в просторечии определяемой русским словом «дрова», ему оставалось каких-нибудь десять или пятнадцать минут, не больше. Миша уже видел, что напрочь выключил из игры этого хамелеона, и это обстоятельство наполняло его душу торжеством.
– Вот теперь можем отправляться к вашему журналисту, – сказал он Иванову необычайно ласковым голосом.
От той ласковости у Антона Николаевича почему-то мурашки побежали по коже.
– Да, – пробормотал Иванов едва слышно. – Можем, значитца, отправляться.
На него нельзя было смотреть без сострадания. Заигрался районный чинуша. Да не на того напал.
– Едем! – распорядился Миша.
Но ему требовались дополнительные гарантии. Что-то такое, что полностью исключило бы повторение былых неприятностей.
– А этого мы заберем с собой! – осенило Мишу.
– К-кого? – опешил Иванов.
– Гармониста вашего!
– Зачем?!
– Для надежности! – мстительно ответил ему на это Каратаев.
Это как во время демонстрации фокуса. Красавицу помещают в ящик, при этом ее руки продеваются в специальные отверстия в том ящике, чтобы зрители видели ее все время, а для пущей надежности девушку еще и приковывают к ящику цепью. Ну дальше, понятное дело, сам ящик помещают в прочную клетку, которую запирают на огромный амбарный замок, а ключ отдают зрителям, чтобы совсем уж никакого подвоха. Вы нечто подобное почти наверняка видели, что это я тут вам объясняю.
– В багажник его, – распорядился Миша. – С нами поедет!
Потерявшее какую-нибудь чувствительность тело сельского гармониста довольно бесцеремонно погрузили в багажник машины. Миша вполне дружелюбно похлопал по плечу Антона Николаевича:
– Едем, многоуважаемый прокуратор! Везите нас к вашему журналисту!
Иванов промямлил что-то беспомощное в ответ. Миша торжествующе засмеялся.
Выехали за деревню. Уже не с той стороны, с которой въезжали. И тут случилось то, что можно было расценить не иначе как конфуз. Дорога взбежала на пригорок и почти сразу нырнула вниз, но в это единственное мгновение, которое машина переваливала через вершину, взорам пассажиров вдруг открылась огромная поляна справа по ходу, а на той поляне – замерший в неподвижности и будто затаившийся вертолет. Он мелькнул и исчез, его прикрыли деревья, но и одного-единственного мгновения оказалось достаточно для того, чтобы, во-первых, тот вертолет увидеть, а во-вторых, в доли секунды все понять. То есть в первое мгновение Миша Каратаев и его товарищи выдохнули одновременно: