– Подумай! – требовательно глянул Китайгородцев. – Может, видел где?
– Не видел, – сказал дядя Степа. – И не брал. Я гаечки не взял!
Глеб возил повсюду целую коробку запчастей, многие из которых ему еще долго-долго могли бы не понадобиться, а баллонный ключ, который есть в любой машине, даже в иномарке новенькой, – отсутствовал. Это не странно? Это очень странно! И еще этот ключ – удобная очень железяка. В руку хорошо ложится.
* * *
Дядя Степа знал больше, чем говорил. И непонятно было, как из него то, что он знал, можно было выудить. Китайгородцеву вспомнился гипнотизер Потемкин. Вот для кого в подобных случаях не было преград. Он лишал погруженного в гипнотический транс человека способности сопротивляться, заставлял забыть о воле, хитрости, стыде и чувстве долга – обо всем, что может помешать говорить правдиво находящемуся в обычном состоянии человеку. Потемкина поблизости не было. Но в багажнике машины Китайгородцева присутствовал дорожный неприкосновенный запас: водка и тушенка. Китайгородцев не владел даром гипноза, но водка могла если не развязать язык скрытному дяде Степе, то хотя бы лишить способности крепко держать оборону и тщательно контролировать речь и собственные мысли.
Дядя Степа жил один. Это существенно облегчало задачу. Китайгородцев заговорил об ужине. Хозяин дома не осмелился перечить, хотя и предупредил, что с продуктами у него не очень. Китайгородцев принес из машины неприкосновенный запас. Даже вид дармовой водки не вернул дяде Степе хорошего настроения. Неуютно ему было рядом с этим странным гостем. Страшно даже. Дядя Степа тосковал.
Для водки из имевшейся в наличии посуды Китайгородцев выбрал две металлические эмалированные кружки. Так можно было незаметно наливать водки дяде Степе побольше, а себе поменьше – с тем, чтобы хозяина как можно быстрее довести до кондиции.
Спустя час они ополовинили вторую бутылку. Дядю Степу развезло. Он был вменяем и говорил вполне членораздельно, но координация движений уже нарушилась, тушенку в банке он вилкой ковырял неловко и даже разбил пустую бутылку из-под водки, нечаянно зацепив ее рукой. Осколки он хотел сразу же убрать, склонился низко, попытался какой-то рваной тряпицей смести стекла под стену, да порезался. Потекла кровь. Дядя Степа чертыхнулся, голову поднял и встретился глазами с Китайгородцевым.
– А ведь Глеба замочили, – сказал Китайгородцев веско.
Хозяин занервничал.
– Железкой по башке, – продолжил Китайгородцев. – Ты кровь там видел?
– Где? – спросил дядя Степа и судорожно вздохнул.
Ясно, видел.
– В Караганде! – невесело пошутил Китайгородцев. – Ты не юли. Картина там более-менее ясная. Кровищи много было?
И он посмотрел в глаза собеседнику так, как смотрят, когда все всем понятно и никаких тайн друг от друга не осталось. Дядя Степа нервно дернул плечом.
– Где именно кровь была? Ближе к костру или к реке? – наугад спросил Китайгородцев.
Просто он хотел дать понять, что лично ему уже давно все известно и он уточняет детали, которые по большому счету особой ценности для следствия не представляют. Собеседник попался на этот дешевый трюк.
– У костерка, – промямлил дядя Степа и пьяно всхлипнул. – Песочком так присыпано, но без тщательности, так что можно и узреть.
– Узрел? – понимающе сказал Китайгородцев.
– Угу. Чего теперь мне будет?
– За что?
– За недонос.
– Ничего, – великодушно пообещал Китайгородцев. – Отмажу я тебя.
– Щас вы на посулы щедрые, конечно, – не поверил в такое счастье дядя Степа.
– Для тебя главное сейчас – со мной не ссориться, – подсказал Китайгородцев. – Не мешать мне. Не юлить. Тогда и проблем у тебя не будет. Ну ты же понимаешь, что когда я злой, тогда тебе гораздо хуже, чем когда я добрый?
– Угу.
– Труп видел? – быстро спросил Китайгородцев.
– Не-а.
– А куда он делся?
– Я думаю, в реку сброшен.
– Почему так думаешь?
– Следы такие по земле, – пьяно повел рукой дядя Степа.
– Волокли? – догадался Китайгородцев.
– Оно и есть. Так что по башке сначала, а потом в воду.
– Брат – брата?
– А чаво? – пожал плечами дядя Степа.
Это жизнь, мол. Тут такие сюжеты бывают – куда там Гоголю с Толстым.
– Ты сам момент убийства видел?
– Я ничего не видел! – твердо сказал дядя Степа.
Вот тут он был чист и лишнего на себя брать не хотел.
– То есть кровь ты увидел уже на следующий день… Или в день убийства?
– На следующий.
– А в тот день ты видел – машина уезжала. Джип. Быстро удирал?
– Спешил, – кивнул хозяин дома.
– Времени сколько было? Который час?
– Не помню. Вечер.
– Кто еще мог видеть? Другие рыбаки? Или на лодке кто-то плыл? Не может быть такого, чтобы только ты и эти братья на реке находились.
– Черный был.
– Не понял, – вопросительно глянул Китайгородцев.
– Подъехал на машине и стоял.
– Где?
– На берегу.
– Рядом с братьями?
– Поодаль.
– Кто такой?
– Черный, – повторил хозяин.
– Кавказец, что ли?
– Почему кавказец?
– Ты говоришь: черный. А я не понимаю – кто. Почему он черный? Лицо черное? Может быть, он негр?
– Негры в телевизоре, у нас тут не бывает, – покачал головой дядя Степа. – А почему черный?
Сейчас он будто сам удивился, с чего это ему пришло в голову такое определение человеку давать. Пытался сообразить, пыхтел пьяно, волновался – но все без толку.
– Давай-ка еще водочки! – попытался помочь ему Китайгородцев.
Налил полную кружку, придвинул собеседнику. Дядя Степа выпил, крякнул, закусил.
– Повторим! – предложил Китайгородцев.
Он вылил остатки водки из второй бутылки.
– Пей! – сказал он дяде Степе. – Он был черный! Может, одежда черная была?
– Ик! – икнул собеседник. – Может, и одежда.
Это все не то. Не приближало к разгадке.
– Он сидел в машине? Или он вышел из машины, этот черный? – попытался зайти с другого боку Китайгородцев.
– Он вышел. Он стоял. Он смотрел.
– Куда смотрел?
– На реку.
– А мог он видеть братьев?
– Ну как я могу помнить? – взмолился дядя Степа. – Пошто он мне был нужен?