— Англичане так скромны в отношении плодовитости, — с улыбкой пояснил принц, — а растительность поражает буйным, безудержным стремлением к продолжению рода.
От неожиданности Кейт едва не потеряла дар речи.
— Вы… вы не имеете права говорить со мной на такие темы.
— До чего же поучительная беседа! Судя по всему, природа в Англии относится к той же категории, что и волосы: говорить о ней за столом не принято.
— Значит, в Марбурге вы свободно обсуждаете плодовитость с юными леди? — уточнила Кейт, на всякий случай стараясь говорить тихо: сидевшая напротив пожилая особа посматривала с подозрительным вниманием.
— О, плодовитость во всевозможных проявлениях, — невозмутимо подтвердил собеседник. — Видите ли, при дворе великого герцога страсти кипят поистине безудержно. Надо признать, что, как правило, кипение заканчивается быстро, но зато протекает особенно бурно. Правда, сейчас, во время правления брата, обстановка заметно изменилась.
Кейт не смогла скрыть искреннего интереса.
— Но почему же? Неужели нынешний великий герцог каким-то образом подавляет придворных? Вы кажетесь настолько… — Она испугалась и замолчала. Разве позволено давать характеристики королевским особам?
— Ах, до чего же хочется узнать, каким я кажусь! Но из страха услышать гневную отповедь скажу лишь, что примерно год назад брат пригласил ко двору болезненно благочестивого проповедника и уже спустя неделю тот убедил подданных отказаться от любых развлечений, кроме тех, которые получили одобрение церкви.
— Полагаю, на вас влияние не распространилось, — покачала головой Кейт и тут же спохватилась: да, она снова дала собеседнику повод всласть порассуждать о себе, любимом. Должно быть, такова привилегия принцев: притягивать к собственной персоне все разговоры.
— Я проявил категорическую невосприимчивость к риторике отца Пранса, — усмехнулся принц. — Надо заметить, очень неудачно. Вскоре выяснилось, что брат Огастас считает идеи проповедника посланными свыше.
— И чем же отец Пранс рекомендовал заменить обычные светские развлечения?
— Особенно его возмущали действия, которые он квалифицировал как «богохульство в спальне». К ним относилось практически все, чем мужчины и женщины занимаются вместе. Для борьбы с грехом он установил в гостиной доску, на которой педантично вел подсчет набранных очков. Ну а в награду, разумеется, обещал вечную жизнь.
Кейт положила в рот кусочек жаркого из оленины и, пока жевала, обдумывала странные события в Марбурге.
— Подобные теории мне доводилось слышать и с церковной кафедры.
— Да, но обычно священники выражаются весьма туманно. Ограничиваются завуалированным упоминанием о Жемчужных вратах, об облаках. А наш проповедник твердо отстаивал собственные убеждения и имел мужество высказывать их прямо и неприкрыто. К тому же его система баллов позволяла заработать дополнительные милости за прилежное заучивание отрывков из Библии.
— И что же это за милости?
— Среди дам особым почетом пользовалось право носить вместо простых белых платьев серебряные наряды. Должен заметить, что вопросы моды оказались непреодолимым искушением для тех, кто при иных обстоятельствах мог бы впасть в неверие. Знание Библии превратилось при дворе в своего рода состязание — особенно после того как дополнительные очки были обещаны каждому, кто соглашался декламировать выученные отрывки на публике.
— Примерно по такой же системе я дрессирую своих собак, — призналась Кейт. — Разница совсем небольшая: в качестве награды вместо небесного блаженства дарую сыр. Но, честное слово, для моих подопечных это совершенно одно и то же.
— Наверное, поэтому я и потерпел сокрушительное поражение. Не люблю сыр.
Снова о себе, подумала Кейт и, чтобы не поддерживать разговор на нескончаемую тему, занялась едой.
— Не хотите узнать, в чем именно заключаются мои главные недостатки? — настаивал принц.
— Хочу, но боюсь, что перечисление займет слишком много времени, — улыбнулась Кейт. — Если не возражаете, то с удовольствием продолжила бы разговор о дворе вашего брата. Неужели все с готовностью подчинились системе?
— После того как Огастас проявил острый интерес, остальные последовали его примеру. Так уж устроены придворные.
— Должно быть, невероятно скучно.
— Надо признать, что внезапная набожность Огастаса поначалу стала для окружения настоящим ударом. Но со временем выяснилось, что все к лучшему: каждого, кто не сумел проявить необходимый энтузиазм, великий герцог просто сплавил с глаз долой. Так я и оказался здесь.
— А ваши придворные функционируют по тому же принципу?
— Мои? У меня нет никаких придворных.
Кейт посмотрела по сторонам.
— Высокие каменные стены. Гобелены, сотканные, должно быть, еще при самой королеве Елизавете. Чудесный сад. Множество слуг. Я ощущаю себя в самом настоящем королевском дворце! — Решив, что выразилась вполне определенно, она улыбнулась стоявшему справа лакею. — Спасибо, с олениной я уже покончила.
— Замок вовсе не предполагает наличия двора и придворных, — констатировал принц.
— Ах, Боже мой, ваше высочество, — пропела Кейт как можно любезнее. — Конечно же, вы правы, ваше высочество!
Было очень интересно увидеть, как сошлись у переносицы его густые брови. Бедный принц! Так привык, что все вокруг целуют ему ноги, что даже не смог поддержать игру.
— Двор служит вполне определенным целям, — серьезно пояснил хозяин. — Король или, как в случае с моим братом, великий герцог правит собственными землями. Я же не правлю ничем и никем, мисс Долтри. Следовательно, и придворным здесь взяться неоткуда.
— Что ж, в таком случае вам повезло вдвойне. Можно не беспокоиться о том, приносите вы пользу или нет.
— Полагаю, с вашей точки зрения, мир не получает от меня ровным счетом никакой пользы?
— Вы сами назвали себя принцем без подданных. Следовательно, бесполезны, но не по своей вине. Все дело в рождении, а обстоятельства появления на свет вашего высочества не предполагают необходимости приносить какую-то пользу людям. Равно как и ставить под сомнение рыночную стоимость того, что я сочла бы наследством еще более ценным.
— По-вашему, принц — это тот человек, который вообще не привык задумываться и искать смысл в окружающей действительности?
Взгляд внезапно потемнел, а открытая искренняя улыбка превратилась в ироничную. Кейт испугалась, не переступила ли порог дозволенной проницательности, и попыталась загладить неловкость:
— Полагаю, вам отлично известна истинная ценность многих вещей, даже если материальная сторона дела и остается в тени.
Гейбриел посмотрел на нее внимательно и склонил голову чуть ниже.
— Когда-то где-то слышал, что женщина дороже рубинов. Или это относится исключительно к добродетельной женщине? Как жаль, что здесь нет отца Пранса, — уж он-то точно нашел бы ответ.