Поклонниц у принца хоть отбавляй, а потому, чтобы не лить воду на мельницу его тщеславия, ни в коем случае нельзя показывать истинные чувства. Поэтому, скинув вуаль, Кейт постаралась придать лицу беззаботное выражение, как будто считала визит к джентльмену самым обычным делом.
Как будто джентльмены регулярно собирались осыпать ее горячими поцелуями и единственное, что защищало добродетель от страстных порывов, — это ее железная воля.
Железная воля помогла вынести семь лет тяжкого труда, унижений и горя, так что опасаться этой встречи вряд ли стоило.
— Какая чудесная комната! — воскликнула Кейт осматриваясь. Снаружи две башни замка выглядели круглыми и широкими, как колпаки пекарей, но внутреннее пространство оказалось наполнено светом и воздухом. — Вы даже застеклили окна. — Она с интересом подошла ближе.
— Когда я сюда приехал, стекла здесь уже были. — Гейбриел остановился рядом.
— И вид прекрасный, — продолжила Кейт.
Замок располагался на вершине небольшого холма. Окно, в которое она смотрела, выходило на обширный, безупречно подстриженный газон, в дальнем конце которого живописно возвышалась старинная буковая роща.
— Сверху лабиринт кажется таким простым. — Кейт осторожно дотронулась пальцами до прохладного стекла. — А нам с Генри так и не удалось пройти его насквозь — заблудились и оказались вон там, возле клетки со страусом.
— Простой, но с секретом. Когда-нибудь покажу, как попасть в центр. — Гейбриел прислонился спиной к стене, но посмотрел не вниз, на лабиринт, а на гостью.
Его взгляд ласкал и одновременно настораживал; по спине Кейт неожиданно пробежал холодок.
Он не должен так смотреть. Циничные соблазнители так не смотрят. И не говорят ничего, что подразумевает иное время, кроме настоящего, и иное пространство, помимо замкнутого четырьмя стенами.
— Не могу задерживаться дольше пары минут, — предупредила Кейт не столько принца, сколько саму себя.
— Вам непременно понравится и другой пейзаж. — Гейбриел взял ее за руку и повел к противоположному окну. Отсюда открывался вид на дорогу — ту самую, по которой они с Элджи приехали несколько дней назад. Серая лента извивалась, огибая пригорки, и терялась в сиреневой дымке, где темные рощи встречали косые лучи предвечернего солнца.
— Как в сказке, — завороженно пробормотала Кейт.
— В той самой, где принц ждет у ваших ног? — Вопрос прозвучал легко, но чувственные нотки заставили насторожиться.
— По этой дороге уже едет княжна Татьяна, — напомнила Кейт.
Она отвернулась от окна и, почти не глядя, быстро пошла в глубину комнаты, однако скоро наткнулась на огромную резную кровать. Кейт отпрянула от нее, словно обжегшись, и зашагала в противоположную сторону.
— Что ж, может быть, быстренько поцелуемся, да и дело с концом? — предложила она.
— Еще рано, — возразил Гейбриел.
Кейт опустилась в изящное кресло, обитое бархатом кораллового цвета, старательно расправила юбку и подняла глаза. Игра, которую они вели, успела ее утомить: слишком сложна и к тому же подозрительно напоминает те изощренные беседы, в которые вовлекает своих кавалеров Генри.
— Вы задали один правильный вопрос, — заметила она. — Кто я?
Гейбриел сел напротив, ни на миг не отводя задумчивого взгляда.
— Я старшая дочь своего отца, Виктора Долтри. Он, в свою очередь, был младшим сыном графа и владел прекрасным поместьем, которое получил от моей матери в качестве приданого. После маминой смерти он завещал все свое состояние моей мачехе, Марианне, а она сразу передала его своей дочери — Виктории.
— Значит, вы вовсе не внебрачный ребенок, — заключил принц.
— Нет. Мои родители состояли в законном браке.
— И ваш дедушка был графом.
— При этом у меня почти ничего нет, — пожала плечами Кейт. — Семь лет назад, после смерти отца, Марианна уволила мою гувернантку и почти всех слуг. Зато я отлично знаю, сколько стоит хлеб, и мастерски штопаю чулки. А вот танцевать полонез не умею.
Гейбриел взял Кейт за руку.
— Как жаль.
— Надо было давным-давно уехать из дома, но не хотелось бросать слуг и арендаторов на милость Марианны. Я осталась, хотя мачеха уволила даже управляющего. Меня уволить она не могла, хотя, наверное, сделала бы это с удовольствием.
Гейбриел поднес ее руку к губам и поцеловал.
— Продолжайте.
— Все, больше рассказывать нечего. Сейчас я уже твердо решила уехать. Но мачеха сразу прогонит всех арендаторов, а им и без того нелегко живется: урожай в этом году неважный.
Принц молча кивнул.
— Та русская дама, которая к вам едет… она княжна?
Гейбриел опустился на пол возле ее ног.
— Да.
— Великий герцог Огастас по глупости и жестокости выбросил на улицу всех неугодных родственников, а вы их обеспечиваете. Да еще и замок содержите. Я хорошо понимаю, чего стоит подобная ответственность.
Гейбриел на миг прикрыл глаза, и длинные ресницы оказались совсем темными — цвета печали. С пронзительной грустью Кейт поняла, что никогда не сможет забыть этого удивительного принца.
Дело даже не в горячих как угли глазах, не в буйной шевелюре. Главное в нем — трогательная забота о старых дядюшках и тетушках, о чтеце, готовом предсказать судьбу по линиям на ладони, о зверинце, о страусе и даже о собаке — большой любительнице солений. Разве можно забыть его взгляды, его смех? А с какой трогательной заботой он очищал от плюща памятник маленькой девочки Мерри!
Ну и, конечно, никогда не забудется, как принц опустился на колени рядом, возле ее кресла. Пройдет много лет, она станет старой и седой, но, размышляя о долгой и (хочется верить) счастливой жизни, обязательно вспомнит этот миг.
— Если бы я не был принцем, вы вышли бы за меня замуж? — Вопрос прозвучал едва слышно. — Иными словами, если бы вы обладали тысячами фунтов, если бы поместье принадлежало вам, вы бы меня купили? Ведь именно это мне и нужно. Да, требуется женщина, которая решила бы, что я достоин назначенной цены, и согласилась бы ее заплатить. Брат нашел для меня такую в России.
— Не спрашивайте меня об этом, — шепотом ответила Кейт. — Когда-то моя мама купила моего отца, но он не подарил ей ни единого счастливого дня. Нет, я никогда не стала бы покупать мужчину.
Гейбриел склонил голову:
— Глупый вопрос. Простите.
— Но зачем же вы его задали?
— Известно ли вам, каково быть принцем? — Голова его снова поднялась, в глазах застыла печаль, а губы плотно сомкнулись. — Я не могу поступать так, как считаю нужным. Не могу быть тем, кем хочу. Не могу жениться по собственной воле.
Кейт молча слушала.