— Очень стоящее дело, — сказал он. — Крылья победы. И ваш друг Верекер оказался там и произнес страстную речь о том, что бог поможет нам сокрушить проклятых гансов. Мне это показалось иронией, потому что, куда бы я ни пошел в Германии, всюду видел плакаты «С нами бог».
— Я ведь велела вам оставить ее в покое.
— Я пытался, но не получилось. А вообще, что вам нужно? Я занят. У меня что-то барахлит магнето, а мне нужно, чтобы эта штука работала безотказно для поездки в Питерборо сегодня вечером.
— В Мелтам Хауз вошли войска, — сказала она. — Они прибыли во вторник ночью.
Он нахмурился:
— Мелтам Хауз — это то место, где тренируются специальные подразделения?
— Правильно. Милях в восьми по прибрежной дороге от района Стадли.
— Что за войска?
— Американские рейнджеры. [7]
— Понятно. Их пребывание здесь что-либо меняет?
— Не думаю. Обычно они далеко не отходят от базы. Там густой лес, соленое болото и песчаный берег. Просто этот факт надо принять во внимание.
Девлин кивнул:
— Правильно. Сообщите об этом Радлу в следующий сеанс связи, и вы выполните свой долг. А теперь я должен продолжить работу.
Она повернулась, чтобы идти к машине, но заколебалась:
— Мне не нравится этот Гарвальд.
— И мне тоже, но не беспокойтесь, любовь моя. Свои когти он выпустит не сегодня, а завтра.
Она уехала, а он склонился над мотоциклом. Двадцать минут спустя со стороны болота появилась Молли верхом на лошади. К седлу была привязана корзинка. Молли соскользнула на землю и привязала лошадь к кольцу над корытом.
— Я привезла тебе пастуший пирог.
— Твой или мамин?
Молли швырнула в Девлина палку, но он ловко увернулся.
— Ему придется подождать. Сегодня я должен съездить в одно место. Поставь пирог на плиту, я разогрею его, когда вернусь.
— Можно мне с тобой поехать?
— Ни в коем случае. Слишком далеко. И кроме того, это деловая поездка. — Он шлепнул ее. — Чашечка чая, вот о чем я мечтаю, хозяюшка, а то и две, поэтому иди, ставь чайник.
Он снова протянул к ней руку, но Молли схватила корзинку и побежала в дом. Войдя в гостиную, она поставила корзинку на стол. На другой стороне его стоял саквояж, и когда она повернулась, чтобы подойти к плите, то зацепила его. Саквояж упал на пол, раскрылся, и из него высыпались пачки денег и части пистолета «стен». Молли опустилась на колени. Окаменев на мгновение, она похолодела от мысли, что с этого момента все пойдет по-другому. За ее спиной раздались шаги, и Девлин спокойно сказал:
— Пожалуйста, будь хорошей девочкой и положи все на место.
Она подняла голову, побледнев, и яростно спросила:
— Что это? Что это значит?
— Ничего для маленьких девочек, — сказал он.
— А деньги?
Она подняла пачку пятерок. Девлин взял у нее саквояж, запихал обратно деньги и оружие и вставил дно. Затем открыл шкафчик под окном, вынул из него большой конверт и бросил ей.
— Десятый размер. Я не ошибся?
Она открыла конверт, заглянула внутрь, и по липу ее разлилось благоговение:
— Шелковые чулки. Настоящий шелк, две пары. Где, скажи на милость, ты их достал?
— У человека, которого я встретил в пабе в Факенхеме. Если знать, к кому обращаться, достать можно что угодно.
— Черный рынок, — сказала она, — вот чем ты занимаешься, да?
В глазах ее отразилось некоторое облегчение, и он усмехнулся:
— Что-то в этом роде. Теперь, может, ты поторопишься приготовить чай? Мне надо к шести уехать, а с мотоциклом еще придется повозиться.
Она колебалась, сжимая в руках чулки, и подошла ближе.
— Лайам, тут ведь ничего плохого нет?
— А почему должно быть? — Он нежно поцеловал ее, повернулся и вышел, проклиная себя за глупость.
Впервые он по-настоящему увидел, что совершил с этой девушкой. Пройдет чуть больше недели, и весь ее мир перевернется. Неизбежно. И все, что он мог бы сделать, это оставить ее — он вынужден будет сделать это — и нести боль в одиночку.
Вдруг он почувствовал приступ тошноты и яростно ударил по упаковочному ящику.
— А, ты ублюдок, — сказал он, — мерзкий ублюдок, Лайам.
* * *
Рубен Гарвальд открыл глазок в воротах мастерской гаража Фоггарти и посмотрел в него. По растрескавшемуся бетону двора, в котором заброшенно стояли два ржавеющих бензиновых насоса, хлестал дождь. Гарвальд быстро закрыл глазок и вернулся в помещение.
Мастерская эта, когда-то сарай, была удивительно просторной. Деревянная лестница вела на сеновал, один из углов занимала разбитая машина, но еще оставалось вполне достаточно места для грузовика-трехтонки и фургона, в котором Гарвальд с братом приехал из Бирмингема. Бен Гарвальд нетерпеливо ходил взад-вперед, иногда обхватывая себя руками. Несмотря на теплое пальто и шарф, он сильно замерз.
— О господи, ну и дыра, — сказал он. — Не видно еще этого ирландского пидера?
— Еще без четверти девять, Бен, — уточнил Рубен.
— Наплевать мне, который час. — Гарвальд повернулся к высокому здоровенному молодцу в летной меховой куртке, который читал газету, прислонившись к грузовику. — Ты завтра к вечеру протопи здесь, Сэмми, или я тебя отделаю. Понял?
У Сэмми были длинные темные бачки и холодное, довольно грозное лицо. Ответил он совершенно невозмутимо:
— Ладно, мистер Гарвальд, я об этом позабочусь.
— Лучше уж позаботься, миленок, а то я отправлю тебя обратно в армию. — Гарвальд погладил лицо. — А тебе это не понравится, а?
Он вытащил пачку «Голдфлейк», выбрал сигарету. Сэмми поднес ему спичку и улыбнулся:
— Вы козырь, мистер Гарвальд, настоящий козырь.
Рубен нетерпеливо крикнул от двери:
— Он только что завернул во двор.
Гарвальд потянул Сэмми за рукав:
— Открой дверь, и пусть ублюдок войдет.
Девлин вошел в мастерскую, впустив в нее порывы ветра и дождя. На нем были клеенчатые гамаши, плащ, старый кожаный летный шлем и защитные очки, купленные в лавке подержанных вещей в Фэнерхеме. Лицо забрызгано грязью, и когда он снимал или сдвигал очки, вокруг глаз обнаруживались белые круги.
— Грязная ночь для дела, мистер Гарвальд, — сказал он, устанавливая мотоцикл на стойку.
— Это всегда так, сынок, — приветливо ответил Гарвальд. — Рад тебя видеть, сынок. — Он тепло пожал руку. — Рубена ты знаешь, а это Сэмми Джексон, один из моих парней. Он пригнал сюда для тебя грузовик.