Верекер сказал:
— Вы очень хорошо играете. Баха следует играть хорошо, о чем я всегда с горечью думаю, когда сажусь на это место.
— А, вы сами играете? — спросил Альтманн.
— Да, — сказал Верекер, — я очень люблю пьесу, которую вы играли.
— Моя любимая. — Альтманн начал петь: — «Gott, durch deine Gutte wolst uns arme Leute…»
— Но это же гимн воскресенья троицы, — сказал Верекер.
— Но не в Тюрингии, отец.
В этот момент большая дубовая дверь со скрипом отворилась, и вошел Штайнер.
Он шел по проходу с тросточкой в одной руке и беретом в другой. Сапоги его громко стучали по каменному полу, а в его светлых волосах играли лучи света, падавшие сквозь мрак из верхних окон.
— Отец Верекер?
— Да.
— Говард Картер, командир Польского независимого парашютного отряда из полка авиации особого назначения. — Штайнер повернулся к Альтманну: — Вы вели себя как следует Яновски?
— Полковник ведь знает, что орган моя большая слабость.
Штайнер усмехнулся.
— Подождите меня в доме, — приказал он.
Альтманн ушел, Штайнер поглядел на неф:
— Это действительно прекрасно.
Верекер с любопытством смотрел на полковника, разглядывая знаки различия на погонах его куртки.
— Да, мы гордимся САС. А почему вы и ваши ребята так далеко от вашего обычного театра действий? Я думал, что вы действуете на греческих островах и в Югославии.
— Я тоже так думал, пока с месяц назад командование мудро не решило перебросить нас домой на особые учения, хотя, пожалуй, слово «дом» нам не очень подходит, поскольку всё мои парни поляки.
— Как Яновски?
— Не совсем так. Он-то действительно очень хорошо говорит по-английски. Большинство же других, кроме слова «привет» и фразы «не пойдете ли вы со мной сегодня вечером», сказать ничего не могут. — Штайнер улыбнулся. — Парашютисты могут быть очень нахальными, отец. Вечная неприятность с элитными частями.
— Знаю, — сказал Верекер, — сам был таким. Капеллан Первой парашютной бригады.
— Вы? — спросил Штайнер. — Значит, вы служили в Тунисе?
— Да, под Удной, где заработал вот это, — Верекер постучал палкой по своей алюминиевой ноге. — А теперь я здесь.
Штайнер взял его руку и пожал ее:
— Приятно познакомиться с вами. Не ожидал ничего подобного.
Верекер улыбнулся своей редкой улыбкой:
— Чем могу служить?
— Разместите нас на ночь, если можно. У вас рядом с церковью есть сарай, который в таких целях уже использовался, если не ошибаюсь.
— Вы здесь на учениях?
Штайнер слегка улыбнулся:
— Да, можно сказать и так. Здесь у меня с собой лишь группа людей. Остальные разбросаны по всему Северному Норфолку. Предполагается, что завтра в назначенный час мы помчимся в условленное место, чтобы показать, как быстро можем собраться.
— Значит, вы здесь пробудете только до утра?
— Так точно. Мы постараемся не надоедать, конечно. Возможно, я дам своим парням несколько тактических заданий близ деревни или что-либо в этом роде, чтобы они не бездельничали. Как вы думаете, никто против не будет?
Фраза сработала в точности так, как предсказывал Девлин. Филипп Верекер улыбнулся:
— Район Стадли много раз использовался для всякого рода военных маневров, полковник. Мы будем счастливы оказать по возможности любую помощь.
Выйдя из церкви, Альтманн пошел по дороге к тому месту, где стоял грузовик у запертых ворот, за которыми на Лужайке Старухи находился сарай. У ворот кладбища стоял «джип», в котором сидел за рулем Клугл, за пулеметом находился Вернер Бригель.
Вернер направил свой цейссовский бинокль на стаю грачей, сидящую на березах.
— Очень интересно, — сказал он Клуглу. — Пожалуй, пойду посмотрю поближе. Пошли?
Он говорил по-немецки, будучи уверенным, что никого поблизости нет. Клугл ответил тоже по-немецки:
— Ты думаешь, можно?
— А что такого?
Вернер вышел из машины и вошел на кладбище. Клугл неохотно последовал за ним. У западного крыла церкви Лейкер Армсби копал могилу и увидел их в тот момент, когда они пробирались между могилами. Лейкер прекратил работу и вытащил из-за уха недокуренную сигарету.
— Эй, привет! — обратился к нему Вернер.
Лейкер покосился на них:
— Иностранцы? А я-то думал, вы англичане, судя по форме.
— Поляки, — сказал ему Вернер. — Вам придется извинить моего друга. Он по-английски не говорит. — Лейкер демонстративно возился с бычком, и немец, поняв намек, вытащил пачку «Плейер». — Угощайтесь.
— Не возражаю. — Глаза Лейкера заблестели.
— Возьмите еще одну.
Повторять Лейкеру не надо было. Он заложил одну сигарету за ухо, вторую закурил и спросил:
— Как тебя зовут, парень?
— Вернер. — Наступила неприятная тишина. Вернер понял свою ошибку и добавил: — Куницки.
— А, — сказал Лейкер. — Всегда думал, что Вернер немецкое имя. Я однажды в 1915 году взял во Франции пленного. Его звали Вернер, Вернер Шмидт.
— Моя мать была немка, — объяснил Вернер.
— В этом ты не виноват, — ответил Лейкер. — Мы не выбирает тех, кто нас производит на свет.
— Можно спросить вас, давно здесь обитает колония грачей? — Вернер решил переменить тему разговора.
Лейкер удивленно посмотрел на него и уставился на деревья.
— С тех пор как я был мальчишкой, это уж точно. А ты птицами интересуешься, что ли?
— Конечно, — сказал Вернер. — Самые интересные живые существа. В отличие от людей, редко дерутся друг с другом, не знают границ, их дом — весь мир.
Лейкер посмотрел на него как на сумасшедшего и засмеялся:
— Валяй дальше. Ну кого волнуют несколько занюханных старых грачей?
— Но разве они занюханные, друг мой? — спросил Вернер. — Грачи — многочисленные и широко распространенные обитатели Норфолка, это правда. Но многие из них прилетают поздней осенью и зимой аж из России.
— Да брось ты.
— Нет, правда. До войны, например, было обнаружено, что многие грачи в этом районе были окольцованы в Ленинграде.
— Ты хочешь сказать, что некоторые из этих старых грачей, которые сидят у меня над головой, прилетели оттуда? — недоумевал Лейкер.
— Абсолютно точно.
— Вот уж не подумал бы.
— Поэтому, друг мой, в будущем вы должны обращаться с ними со всем уважением, которое они заслужили, как много путешествовавшие леди и джентльмены, — сказал Вернер.