– Пошли домой, – объявил Рогов.
При этом слове хитрая Зюзя отбежала подальше, понимая, что вот-вот ее возьмут на поводок, приведут в квартиру и там опять наденут ненавистные трусы. Всё сильнее дул ветер, хлопало на балконах белье.
Рогов закричал:
– Зюзя, Зюзя, ко мне!
Та делала вид, будто не слышит.
Он сказал:
– Пойдемте, сама прибежит.
В это время жена Рогова увидела, как человек за дверью подмигнул ей. Веко дернулось, опустилось и поднялось, ресницами скользя по стеклу дверного глазка. Она отскочила к стене, поясницу прошибло потом. Он подмигивал ей так, словно знал, что сегодня она весь вечер ненавидела мужа, и теперь сообщал: сигнал принят, будем действовать. Малодушно захотелось разбудить сына, выйти на площадку с ребенком на руках, заслониться им от этого кошмара, и еще больше перепугалась от того, что возникают такие мысли. Стояла и тоненько подвывала от безнадежности. Не так уж и поздно, а на лестнице почему-то не слыхать никого из соседей. Ни шагов, ни голосов, окликнуть некого. Ни одна дверь не хлопнет. Она посмотрела на часы: без четверти одиннадцать. Была половина, когда Рогов пошел провожать гостей, значит, появится минут через пять, ну через десять или пятнадцать, если автобуса долго не будет. Он ведь такой, ни за что не уйдет, пока не посадит их в автобус и не помашет рукой. Страшно было за мужа, что его здесь кто-то караулит, но едва ли не страшнее казалось увидеть лицо человека за дверью. Так бывает во сне: замечаешь кого-то рядом с собой, пытаешься понять, кто это, чего он хочет, и не понимаешь, душа томится на грани узнавания, не переступая ее в последнем усилии, потому что в самой загадке – страх, тьма, вариант смерти, а в разгадке – ужас продолжения жизни с тем, что можешь узнать про себя.
Мысли начали разбегаться и путаться, как при температуре. Она сказала себе: «Спокойно, дура, не паникуй!» – и выключила свет в коридоре и в кухне, чтобы глаза привыкли к темноте. Тогда у нее будет преимущество, если этот человек попробует высадить дверь и с освещенной площадки ворвется в темную квартиру. Дверь у них можно выбить ногой, еле держится. Она давно говорила Рогову, что надо укрепить ее или поставить железную, но он лишь смеялся. А когда призадумался, это удовольствие стало не по его зарплате.
За окном шумели и раскачивались деревья. Фонарь, горевший у подъезда, временами прорывался сквозь их бушующие кроны, синеватым туманом застилая стекло. Тени бежали по стенам, вжимались в углы. Нужно было что-то делать. Нарочно громко топая, она прошла в кухню, достала из ящика молоток, затем на цыпочках прокралась обратно в прихожую. Если тот человек подслушивает, пусть думает, что ее здесь нет. План был такой: едва послышатся на лестнице шаги Рогова, мгновенно отщелкнуть замок и выскочить ему на помощь.
Она снова включила свет в коридоре, чтобы не жмуриться, когда будет выбегать на площадку. Затаившись под дверью, прикидывала, каким концом приготовить молоток для удара – тупым или острым, как вдруг вспомнила, что окна выходят во двор, можно предупредить Рогова заранее, как только он подойдет к дому. Дура, дура, какая дура, Господи! Кинулась в комнату, распахнула дверь лоджии. Всё кругом заслоняли разросшиеся неухоженные тополя, листва еще не облетела. Она перевесилась через перила, не отрывая глаз от освещенного пятачка перед подъездом, и стала ждать.
Галькевич заметил ее первый. Она крикнула:
– Эй, стойте!
Рогов узнал голос жены, но вначале почудилось, будто сам же мысленно произнес эти слова. Когда-то постоянно разговаривал с собой ее голосом, потом отвык. Возле дома он немного приотстал, подманивая Зюзю, которая по-прежнему держалась на расстоянии, а Галькевич задрал голову и увидел жену Рогова. Она улыбалась от облегчения, что муж не один, пришли все втроем, поэтому Рогов, увидев ее на лоджии, ничуть не встревожился.
Он сказал:
– Пол забыл свои трусы, вернулись за трусами.
Жена улыбалась как-то странно и шепотом, словно осипла на ветру, говорила:
– Стойте, стойте!
– Может, кинешь с балкона, чтобы им не подниматься? – предложил Рогов.
– Подождите, – сказала она, – там кто-то стоит.
– Где?
– На площадке за дверью.
– Кто?
– Не знаю.
– И что делает?
Она растерялась и сказала:
– Ничего.
– Хорошо, я сейчас поднимусь.
Рогов направился к подъезду, она закричала:
– Стой!
Что-то прошуршало в листве и тяжело брякнулось на асфальт. Пол Драйден наклонился, перед ним лежал молоток. Он поднял его, оглянулся на Рогова с Галькевичем. Те ничего не успели сообразить, а он уже всё понял, крепко сжал деревянную ручку и шагнул к подъезду.
Они двинулись было следом, но жена Рогова опять закричала сверху:
– Стойте! Тоже возьмите что-нибудь!
– Что? – спросил Рогов.
– Ну, камень, палку, что-нибудь!
Галькевич заметался под окнами, ища, чем бы вооружиться. Рогов раздраженно отмахнулся, сделал шаг. Жена взвыла:
– Бога ради, возьми что-нибудь!
Он замер.
– Там действительно кто-то стоит, – тихо сказала она. – Мне страшно.
Луна скрылась, ветром отхлестнуло ветви тополей перед фонарем. Свет упал на лицо жены, усталое, серое, немолодое. Лишь теперь он ей поверил, почувствовал, что не напрасно прожили вместе все эти годы, родили сына. Это ее страхом сжимало сердце десять минут назад, когда проходил мимо детского садика и поглаживал в кармане рюмку.
В груди спеклось, он повернулся к Полу Драйдену.
– Дайте-ка!
Тот помотал головой и молоток не отдал.
Зюзя крутилась у ног, вымаливая прощение. Рогов отпихнул ее, осмотрелся. В соседнем доме с весны тянулся капитальный ремонт, за песочницей грудой свалены ржавые водопроводные трубы. Он подбежал, схватил обрезок покороче.
Из зарослей под окнами вынырнул Галькевич и ринулся к подъезду. Пока шарил в кустах, заполошно хватая какие-то невесомые хворостины, вдруг осенило, что не так, не так человек с его родословной должен вести себя в минуту опасности. Безоружный, он рванулся к подъезду, но Пол Драйден успел придержать его на лету, вошли вдвоем. За ними ловко протырилась Зюзя.
Дом пятиэтажный, лифта нет, есть настенный щиток с механизмом, отщелкивающим запор на входной двери, если на десяти кнопках этого баяна правильно сыграешь трехзначный номер, но не работает. Вошли, ветер загудел, резонируя в почтовых ящиках, зашевелилась бахрома коврика перед ступенями. Пол Драйден ступил на него с чувством, что дальше начинается тот хаос, где скрылся бедный царевич. Молоток успокаивающе отяжелил руку, другой рукой он цепко сжимал локоть трепещущего от возбуждения Галькевича.