Баррикаду напротив гостиницы «Мир» охраняли симпатичные ребята под красно-голубым флагом с надписью «БКНЛ». Шубин поинтересовался, что это означает. Ответили охотно: «Братство кандидатов в настоящие люди». Они ночным поездом прибыли из Харькова защищать конституцию, а заодно проверить себя в экстремальных условиях. Все были в видавших виды стройотрядовских штормовках, с рюкзаками, котелками, палатками, спальниками. Кто-то хлопотал по хозяйству, остальные обучались приемам уличного боя под руководством ясноглазого крепыша в лыжной ветровке.
– Они с дубинками, – говорил он, – значит, строимся в две линии. Первая действует прутьями, вторая сзади перехватывает дубинки над головами первой шеренги.
Ассистенты картинно демонстрировали, как все будет происходить на практике.
Мимо, свысока поглядев на эту самодеятельность, прошагал человек в перетянутом ремнями камуфляже, со свисавшим из-под погона собачьим хвостом, изображавшим, видимо, волчий. На одном погоне разместился черный двуглавый орел, на другом – красная пентаграмма. Фуражку на голове заменял малахай. Это, как догадался Шубин, был солдат будущей евразийской империи, гроза атлантистов. Неизвестного происхождения орденская звезда с лучами самоварного золота горела у него на груди. В руке он держал дипломат.
Наперерез ему под хоругвями, слегка вразброд, двигалась процессия из двух-трех десятков бородатых мужчин и казаков с лампасами разных казачьих войск на галифе. Кое-кто был в галунных погонах при полевой форме. В той России, которую они потеряли, за такое сочетание их в два счета упекли бы на гауптвахту. Впереди шел священник с кадилом, за ним женщины в платочках и длинных черных юбках несли иконы.
Шубина прибило к группе научных сотрудников из Черноголовки. Один объяснил, что дважды в день, утром и ближе к вечеру, Белый дом по периметру обходят крестным ходом, очерчивая вокруг него заповедное пространство.
Другой сказал:
– Что такое бог? Единое информационное поле планеты.
Третий, продолжая разговор, чье начало Шубин не слышал, обратился к первому:
– Любой обыватель по природе своей государственник. Русский – тем более.
– Не надо, – возразил тот, – идеализировать маленького человека. В перестройку этот пушкинский бедный Евгений сам стал гоняться за Медным всадником, а мы, дураки, радовались.
Неподалеку бросались в глаза люди с собаками на поводках. Рядом двое бородачей колдовали над японским магнитофоном «Хитачи». Состоявшая при них толстая девушка рассказывала всем интересующимся, что они будут записывать на пленку собачий лай. При штурме, включенная через усилитель, такая запись окажет психологическое воздействие на идущих в атаку омоновцев.
Для решения этой задачи требовались псы покрупнее, но их было недостаточно, все больше пудели и болонки. Те немногие, что имелись в наличии, жались к хозяевам и лаять не хотели. Время от времени девушка объявляла в мегафон:
– Внимание владельцам собак! Убедительная просьба пройти со своими питомцами в расположение второго взвода Южного района.
Вблизи Шубин отметил, что не такая она и толстая, просто поддела под куртку побольше свитеров, чтобы не застудиться на ночном дежурстве.
Дальше немолодой мужчина просевшим, но все равно фигуристым профессиональным баритоном пел:
В двенадцать часов по ночам выходит трубач из могилы
И скачет он взад и вперед, и звонко трубит он тревогу…
Лихой дедок с гармошкой на пузе попробовал ему подыграть. На него зашикали, и он затих. Все понимали, что тут нужна другая музыка.
Одновременно с балкона Белого дома вещал очередной оратор:
– Согласно Конституции, статья 121 б, при попытке роспуска Верховного Совета и Съезда народных депутатов Российской Федерации президент Российской Федерации автоматически лишается власти. Власть переходит к вице-президенту, и в течение трех месяцев должны состояться досрочные выборы нового президента, при этом прежний президент утрачивает право выставлять свою кандидатуру на пост президента Российской Федерации…
Стационарная техника разносила эту речь во все концы площади. Баритон, однако, не умолкал, вслед за барабанщиком и трубачом из гроба поднялся мертвый император. Гармонист вылез опять, но его быстро заткнули. Тяжелая уступчатая мелодия достигла апогея. У певца налилось кровью бледное от авитаминоза лицо. Он пел, обращаясь к наклеенному на картонку и украшенному лепестками елочной фольги портрету Сталина. Его благоговейно прижимала к себе старуха в есенинском шушуне. Слушатели все прибывали, в их слитном молчании ощущалась грозная мощь народа, рожденного среди снегов для ужасов войны. Шубин сам был его частью, и мурашки шли по спине от величия минуты, в какие бы одежды она ни рядилась и что бы ни обещала завтра. Деревянные старцы уступили власть говорливым умникам, вслед за их эфемерным торжеством пришло время тихих упырей и улыбчивых прохиндеев, а теперь наступал праздник униженных и оскорбленных, тоже, видимо, недолгий. На зов подземной трубы бесправные парии вставали из-под развалин гибнущей империи. Об этом мечтали герои его перестроечных очерков – эсеры и анархисты, которых потом первыми поставили к стенке.
В сотне метров от толпы, отделенные от нее пустым пространством, зеленели БТРы, между ними цепочкой стояли грудастые от бронежилетов солдаты внутренних войск в новеньких бушлатах. Несколько боевых теток, выдвинувшись на ничейную территорию, пытались втянуть их в политическую дискуссию. Из этого ничего не выходило, пока не появился элегантный майор – вероятно, из бывших замполитов. Язык у него был подвешен неплохо. Ему кричали что-то про отцов и дедов, которых он предал, майор терпеливо отвечал. Его аргументация сводилась к тому, что отцы и деды сами отреклись от своих предков, теперь нужно всем миром исправить их ошибку и вернуться к заветам прадедов.
– А Руцкой ваш, – сделал он неожиданный зигзаг, – когда был в плену у душманов, его ЦРУ завербовало. Он там как сыр в масле катался. Сейчас должок отрабатывает.
Вдруг одна женщина в крик принялась рассказывать, как американцы ночью ходят по больничным моргам, их туда за доллары пускают, а они подкарауливают свежих покойников, вырезают у них органы на пересадку и увозят в Америку. Ей соседка рассказывала, у ее знакомой зять разбился на машине, они с дочерью пришли в морг, он лежит мертвый, с закрытыми глазами. Дочь начала его целовать, чувствует, под веками пусто, глаз нет.
Ее успокаивали:
– Перестаньте, ну что вы в самом-то деле!
– Вырезали – и в морозильник для пересадки, – сыпала она как из пулемета. – Вместо глаз вата натолкана!
Шубин решил, что пора уходить. Когда с балкона стали зачитывать телеграммы, поступившие в адрес Верховного Совета с поддержкой его позиции, он без помех миновал кольцо оцепления и вышел к американскому посольству. В обратном направлении всех пропускали свободно. Вдогонку неслись взрывы апплодисментов, которыми площадь встречала каждую приветственную телеграмму. Если она поступала из-за рубежа, ликовали громче.