– Разрешите, – постучавшись, в салон заглянул шеф личной охраны Хитров. – Через двадцать минут посадка. Какие будут распоряжения?
– Присядьте, пожалуйста, – неожиданно пригласил генерала президент.
Хитров опустился в кожаное кресло.
– Скажите, Иван Макарыч, это правда, что во время известных событий с Горбачевым в Крыму вы там тоже находились? Меня все мучает вопрос: что же тогда произошло на самом деле? Только откровенно...
Макарыч с удивлением уставился на президента. Он никак не ожидал такого вопроса.
– Ну, был. Так, десятая спица в колесе. Но и мне, если откровенно, понятно, что не было никакого домашнего ареста. Просто Михаил Сергеевич попытался чужими руками жар загрести, когда трон под ним уже шатался. Сначала пошел на сговор с силовиками и разыграл роль жертвы заговора. Но в последний момент струсил, отступил и сдал «соратников» на милость Ельцину. Уже об этом, наверное, в школах преподают. Какая тут уж тайна... – Хитров не скрывал явного презрения к личности бывшего президента СССР.
– И тем самым подписал себе приговор, – задумчиво произнес Президент.
– У него ж все козыри на руках были. Власть была реальная – силовики только и ждали сигнала, чтоб прикрутить гайки. Да и результаты референдума давали возможность действовать открыто, по закону. Власть – она ведь как баба: пока крепко держишь ее в руках – она твоя, а дашь слабину – уйдет к другому.
– Метко сказано, – улыбнулся президент. «Да, уроки истории надо помнить», – уже про себя подумал он и задумался.
Колебания и нерешительность в политике губительны. Указ необходимо подписывать. Нельзя сейчас противопоставить себя сотворенной им же команде. И потом, действительно, если карантин так серьезен, то надо исходить из реальностей. Страной надо продолжать управлять, несмотря ни на что... Другое дело Шатунов. Дал ему карт-бланш, но не уверен, что он правильно им воспользовался. Кушаков, может, перестарался? Развел преемника. Если копаться в интригах, то на работу времени и вовсе не останется.
– Так какие же будут указания? – Хитров вывел президента из задумчивости.
– Значит так, Макарыч, ни на Рублевку, ни в Кремль я не поеду. Семью отправьте пока на московскую квартиру. Я же останусь здесь, на борту. Поработаю. Все равно рано утром вылетать в Хельсинки. Позвоните Крутову, пусть подъезжает с документами... – Президент был настроен более чем решительно.
– Так он, наверное, уже в аэропорту. Ожидает, – позволил себе кривую ухмылку Хитров.
– Вы как всегда правы, генерал, – быстро согласился президент, подумав о том, что у его советника хватит наглости подсунуть на подпись указ прямо в салоне самолета. Какая-то напасть для Руси – судьбоносные решения принимаются или на ходу, или по пьянке. Как это уже случилось однажды в Беловежской Пуще.
– Вот что. Я передумал. Отправьте Крутова назад, в Москву. Нет, лучше соедините с ним. А то еще обидится. То буквально выталкивал в отпуск, то немедленно снова захотел впрячь в узду. А подпись мою пусть подождут. Кстати, еще посмотрим, кто и как будет уговаривать.
* * *
Багрянский смотрел по ящику дневные новости НТВ и не верил своим ушам. «Они что, с ума посходили?! – подумал он, прослушав экстренное сообщение о принятом Федеральным Собранием новом законе, который превращал в фикцию всю „рыночность“ российской экономики. – Опять двадцать пять! Идиоты, держиморды! Теперь понятно, зачем им понадобилось изолировать Рублевку. Неужели президент подпишется под этой ахинеей?!»
Плюнув на все предосторожности, Багрянский принялся звонить Табачникову. Недоступен. Мацкевичу? Ему позарез надо было выговориться. Мацкевич тоже не отвечал. Не слишком ли много для одного человека «недосягаемых» лиц?! «Что же все-таки делать?» – лихорадочно соображал он.
Интересно, если бы его друг Саша Духон, окажись за пределами Зоны, так же сейчас свирепел? Или тихонечко шипел на власть, руководствуясь самым мерзким и одновременно спасительным принципом: моя хата с краю? Ладно, чего гадать. Когда увидимся, обязательно допрошу. Так сказать, по всей строгости морали и нравственности...
Легко все-таки рассуждать, когда ты вне Зоны. Вне опасности. А если там? Ведь принятый закон означает, что «узников Рублевки» могут запереть там надолго, если, упаси бог, не навсегда. Этакий лепрозорий для особо одаренных бизнесменов, некое «золотое гетто олигархов».
Решение пришло неожиданно, как озарение свыше. Багрянский вспомнил о своем школьном друге Антоне Маслове, с которым он редко, но «метко» встречался два раза в год в дни их рождения. Правда, друзья нередко переговаривались по телефону и были в курсе, что и как происходит в их жизни.
Антон с детства в их компании считался экстремалом. Чем он только не занимался: дайвинг, серфинг, диггерство, байкерство – все эти слова изрядно путались в голове Багрянского, поскольку он никогда точно не знал, какой смысл стоит за каждым из этих слов. Но зато он точно знал, что именно сейчас Антон не на шутку увлекся дельтапланеризмом. И почти каждый день летает над Новорижским шоссе на моторизованном дельтаплане собственной конструкции.
Вот кто ему нужен! Не размышляя больше ни секунды, Багрянский схватил мобильный телефон и набрал номер.
– Привет, Антоша! Ты где, старик? – обрадовался Лев.
– Пролетая над Череповцом, посылаю всех к едреной матери... – Маслов с удовольствием процитировал хазановского попугая.
– Ты что, Карлсон, опять в воздухе?
– Осваиваю новые трюки. Разве нельзя?
– Антоша, ты мне срочно нужен. Очень даже срочно! – Багрянский почти кричал, сомневаясь, что Маслов его слышит.
– Через час жду тебя на нашем месте в Крылатском, ну, ты знаешь где, – ни секунды не колеблясь, отозвался Антон. – До встречи! Восходящие потоки пошли. Сейчас мне не до тебя... – В трубке послышались прерывистые гудки.
Через час друзья сидели в стекляшке на берегу Гребного канала в Крылатском и пили пиво, закусывая воблой. Багрянский вкратце обрисовал ситуацию, пытаясь давить на гражданскую позицию Антона, но этого даже не потребовалось. Маслов тут же припомнил, как его архитектурную мастерскую нагло выперли из приватизированного им же здания только потому, что оно приглянулось сыну высокого столичного чиновника. Такую обиду он не мог простить никому, поэтому немедленно был готов в бой. Тем более дружить Антон умел.
– Чего надо? Конкретно? И без политики.
– Антоша, мне надо, чтобы ты слетал на Рублевку и разбросал над территорией то, что я тебе завтра дам...
– Что дашь? – не понял Антон.
– Листовки, которые напишу и размножу. Экземпляров пятьсот.
– Прокламации? Может, рекламки нового притона?
– Нет – моя статья, включающая сообщение ИТАР–ТАСС, а также ультиматум жителей Рублевки властям. Врубись, наконец, экстремал сраный. Понял?
– Если это их ультиматум властям, чего же его разбрасывать на Рублевке? Они его и так знают, – здраво рассудил Антоша. – Давай лучше твои прокламации разбросаем над Кремлем. Быстрее дойдут.