Из своей многолетней практики Зуева знала, что подобные случаи далеко не всегда доводились до суда. Ведь ни сама потерпевшая, Уфимцева, несовершеннолетняя, ни ее официальный опекун, подполковник в отставке Добровольский, ни в какие судебные инстанции или другие правоохранительные органы не обращались. Обычно в подобных обстоятельствах все улаживают, так сказать, по-семейному. А тут, как ни странно, делу дали полный ход. Причем с инициативой выступила не кто-нибудь, а сама районная прокуратура. Она же, по каким-то только ей ведомым соображениям, и раздула дело до небес. Что бы все это могло значить?
Упаси бог, если кто мог подумать, что Галина Николаевна, рассуждая подобным образом, потворствует такому отвратительному явлению нашей жизни, как изнасилование, многократно усугубленному тем обстоятельством, что случившееся произошло сразу между двумя несовершеннолетними людьми, живущими к тому же под одной крышей. Но умудренная не только судебным, но и житейским опытом Зуева не могла не задать себе справедливый вопрос, который еще более остро обозначился перед ней уже в первые же минуты процесса.
Испытующе поглядывая на юного насильника Сироткина, она никак не могла взять в толк, правомерна ли вообще в данном конкретном случае подобная постановка вопроса? Ведь у этой парочки уже есть общий ребенок! Ничего себе изнасилование!
По ее мнению, такой расклад принципиально разрушал прокурорский взгляд на положение вещей. Если верить следователям, возможно, даже не желая того, их материалы констатировали, что молодые люди влюблены друг в друга и просто не желают следовать закону. Их не смущает, что они несовершеннолетние. И если им закон запрещает жениться, значит, будут жить так.
Чего же все-таки надо прокурорским чиновникам? Крови? Обличения порока?
Судья непроизвольно выдала ход собственных мыслей сидящему по правую руку от нее государственному обвинителю Виталию Титовичу Гришайло, в повседневной жизни – главе районной прокуратуры. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: от него не ускользнули крамольные мысли судьи.
Галина Николаевна никогда не считала себя идеалисткой. Она знала, что служителей ее профессии на каждом шагу подстерегают десятки коварных рифов, о которые многие незадачливые коллеги в щепки разбивали свою карьеру. Зуевой такой финал, разумеется, не грозил. «Крепкий орешек», – решила она, глядя на обвинителя.
«Еще та мымра», – в отместку ее мыслям незамедлительно подумал Гришайло.
К счастью, Галина Николаевна за свою карьеру научилась разбираться в людях. Это исподволь позволяло ей гибко маневрировать в житейских и судейских политесах, а в конечном счете успешно держаться на плаву как в годы беспробудного, милого сердцу россиян периода застоя, так и в хаотическом водовороте демократии минувшего десятилетия. Надоело! От нее опять ждут гибкого, молчаливого послушания, проявления ярко выраженного конформизма. Иначе бы не заслали в эту дыру. Мол, кому-кому, а ей можно спокойно выдать полную индульгенцию на ведение процесса. Не подведет, засудит, как положено. Тогда почему вдруг именно в этом деле, еще неосознанно и робко, ей захотелось быть принципиальной в своих воззрениях до самого конца? Какие вольные ветры вдруг закрутились в ее голове?
Галина Николаевна, если верить ее личному делу, никогда не была замужем. И, говорят, никого никогда не любила. Тем более не любила, как эти дети. Подсудимый и потерпевшая.
Ее сердце, ее душа уже давным-давно сморщились и высохли, как безводная пустыня, навсегда лишенная надежды даже на одну любовную единственную слезу природы, упавшую на нее с небес. Так, по крайней мере, Зуевой всегда казалось, когда она вообще смела думать о подобной чепухе. Неужели ей был нужен этот судебный процесс, чтобы усомниться в самой себе? Стыдно признаться. Тем более когда тебе лишь чуть за пятьдесят.
– Нет ли у обвинения и защиты отвода судьи? – спросила она прокурора и защитника.
– Нет! – мгновенно откликнулась адвокат.
– Ни в коем случае, ваша честь, – миролюбиво проинформировал государственный обвинитель.
– Тогда приступим. Поскольку по желанию подсудимого судить его будет суд присяжных, прежде всего необходимо утвердить состав заседателей. У меня уже имеются предложения по присяжным, поступившие от прокурора и от защиты. Прошу стороны подойти к отбору кандидатур с максимальной ответственностью. Если будут отводы по персоналиям, прошу высказывать их, невзирая на лица.
Адвокат и прокурор согласно кивнули. Гришайло при этом внутренне всего передернуло. Два месяца назад, когда очертания будущего судебного процесса в целом у него полностью сложились, тогда еще подследственный Сироткин никакого понятия не имел о суде присяжных. В этом прокурор убедился сам, когда спросил парня, будет ли тот настаивать на суде присяжных. И получил «под запись» красноречивый ответ: делайте что хотите, только быстрее. «Кто же его за это время научил? – Гришайло неприязненно взглянул на молодого адвоката. – Неужели она? Только зачем ей-то это надо? Ведь дамочка назначена в защитники. Чего ей копья ломать? В итоге только процесс затянется».
Екатерине Черняк действительно присяжные тоже были не нужны. Она вела лишь третье в своей жизни дело и прекрасно сознавала, что, сколь бы процессуально она ни была сильна, в ораторском искусстве прокурора ей не переиграть.
А что присяжные? Из американских фильмов Екатерина знала, что присяжные клюют на красивые речи, прислушиваются сначала к подсказкам сердца и души, а потом уж к здравому смыслу.
Настроения местных жителей были ей давно известны. Еще с той поры, когда тринадцать лет назад уехала из родного города, а точнее, сбежала куда глаза глядят, лишь бы вырваться из этого «махрового» царства мещанства и пошлости. Им только ткни пальцем в городского изгоя, как тут же разнесется по улицам: «Ату его!»
Тем не менее защитник даже не задумывалась о том, чего вдруг ее подзащитный пожелал суда присяжных. Лично она ему такой совет не давала. Наверное, тоже насмотрелся кино...
Между тем двадцать кандидатов в присяжные уже сидели в зале в первых рядах, ожидая своей участи.
– Кандидат от защиты, – прочитала судья, заглядывая в свой список. – Управляющая отделением банка Заломова Ева Матвеевна. Представленные документы характеризуют ее как принципиального и требовательного человека. – Судья сделала выразительную паузу, предоставляя право защите и обвинению отклонить предложенную кандидатуру или согласовать. Но обе стороны настроены были миролюбиво. – У представителя потерпевшей – Добровольского Владимира Андреевича имеется отвод по кандидату?
Опекун Насти сидел в первом ряду и незамедлительно ответил отрицательно.
– Значит, нет возражений, – констатировала судья, отправив Еву в ложу присяжных. – Следующий в списке – начальник местной топливной станции Грязнов Петр Валерьевич...
Судья безошибочно уловила какое-то непонятное, вспыхнувшее, как спичка на ветру, напряжение в воздухе и успела перехватить стремительный взгляд Грязнова, украдкой брошенный в сторону подсудимого. В этом взгляде смешались растерянность, злость и какой-то непонятный, глубоко запрятанный страх.