Аттилий неуклюже развернулся в узком пространстве, держа факел перед собой и вглядываясь в темноту. Ничего не было видно. Тогда Аттилий двинулся вперед, считая шаги. На восемнадцатом у него вырвался удивленный возглас. Туннель не просто был полностью перекрыт — как раз этого Аттилий ожидал, — похоже было, будто пол поднялся под воздействием какой-то неодолимой силы. Толстая цементная прослойка, на которой лежал туннель, была рассечена и отлого поднялась к потолку. Сзади донесся приглушенный голос Мусы:
— Ну что, увидел?
— Да!
Туннель резко сузился. Чтобы протиснуться вперед, Аттилию пришлось опуститься на колени. Когда бетонное основание треснуло, стены, в свою очередь, выгнулись, а потолок обвалился. Вода просачивалась сквозь спрессованную массу земли, кирпичей и дробленого цемента. Аттилий свободной рукой поскреб завал, но здесь запах серы стал еще сильнее, и факел начал гаснуть. Инженер быстро отполз назад и вернулся к люку. В его проеме на фоне ночного неба виднелись головы Мусы и Корвиния. Аттилий прислонил факел к стене.
— Держите веревку покрепче. Я поднимаюсь наверх.
Он отвязал веревку от пояса и резко дернул. Головы его рабочих исчезли.
— Готовы?
— Да!
Аттилий старался не думать о том, что произойдет, если они его упустят. Он вцепился в веревку правой рукой, подтянулся, вцепился левой, подтянулся... Веревка беспорядочно раскачивалась. Аттилий уже добрался до смотрового колодца, когда ему вдруг показалось, что сейчас силы изменят ему и он свалится вниз. Но отчаянным усилием он подтянул ноги и уперся коленями и спиной в стены колодца. Акварий решил, что проще будет бросить веревку, и принялся подниматься, упираясь в стены. В конце концов он ухватился за край колодца и сумел выбраться на свежий ночной воздух.
Аттилий растянулся на земле, пытаясь отдышаться, а Муса и Корвиний смотрели на него. В небо поднималась полная луна.
— Ну? — спросил Муса. — Что ты скажешь? Акварий покачал головой:
— Я никогда еще не сталкивался ни с чем подобным. Я видел обрушившиеся потолки и оползни, сходившие с горных склонов. Но чтобы такое? Полное впечатление, что участок пола просто взял и поднялся вверх. Такого я еще не видел.
— Вот и Коракс сказал то же самое.
Аттилий поднялся на ноги и заглянул в колодец. Факел, лежащий на полу, продолжал гореть.
— Эта земля! — с горечью произнес он. — Она только кажется прочной и надежной. А на самом деле она не тверже воды.
Он двинулся вдоль Августы, отсчитал восемнадцать шагов и остановился. Теперь, присмотревшись к земле повнимательнее, он увидел, что в этом месте почва вспучилась. Аттилий провел краем сандалии черту на земле и двинулся дальше, продолжая считать. Возвышение оказалось не таким уж длинным. Ярдов шесть. Ну, может, восемь. Трудно было сказать точнее. Аттилий сделал еще одну отметку. Люди Амплиата продолжали плескаться в озере.
Аттилий ощутил внезапный прилив оптимизма. В конце концов, перекрытый участок не так уж и велик. Чем больше инженер над этим думал, тем сильнее сомневался, что произошедшее — результат землетрясения. Землетрясение с легкостью обвалило бы потолок целого пролета. Вот это было бы истинным бедствием! А тут куда более скромное по размерам повреждение. Такое впечатление, будто узкая полоса земли почему-то поднялась.
Аттилий огляделся. Да, теперь все видно. Земля приподнялась, перекрыла часть водовода, и стены под напором воды треснули. Вода начала просачиваться наверх и образовала озеро. Но если они расчистят закупоренный участок и позволят водам Августы течь свободно...
Аттилий вдруг решил, что не станет отправлять Корвиния обратно в Абеллин. Он попытается починить Августу за ночь. Преодолеть невозможное — вот это по-римски! Аттилий сложил ладони рупором и крикнул рабочим:
— Эй, парни! Купание окончено! За работу!
Женщины нечасто путешествовали в одиночку по дорогам Кампаньи, и крестьяне, работающие на своих иссушенных зноем узких полях, удивленно глазели на проезжающую Корелию. Даже какая-нибудь дюжая крестьянка поперек себя шире, вооруженная крепкой мотыгой, и та бы хорошо подумала, прежде чем отправляться куда-нибудь одной в час весперы. Но молодая и явно богатая девушка? На породистой лошади? Экий лакомый кусочек! Дважды какие-то люди выскакивали на дорогу и пытались преградить Корелии путь или схватить ее лошадь за поводья. Но Корелия всякий раз пришпоривала кобылу, и через несколько сотен шагов преследователи отказывались от мысли догнать ее.
Корелия знала, куда направляется акварий, — узнала из подслушанного разговора. Но то, что в залитом солнцем саду казалось простым и понятным — проехать вдоль акведука Помпей до того места, где он соединяется с Августой, — на темной дороге превратилось в пугающую затею. И к тому моменту, как Корелия добралась до виноградников, покрывающих склоны Везувия, она уже жалела о том, что ее куда-то понесло. Отец был совершенно прав, когда обзывал ее своевольной упрямой дурой и говорил, что она сперва что-то делает и только потом думает. Именно эти привычные обвинения обрушились на ее голову накануне вечером, в Мизенах, после смерти того раба, пока они грузились на корабль, чтобы отплыть в Помпеи. Но теперь уже поздно было поворачивать обратно.
День подходил к концу, и вдоль дороги в сумерках гуськом брели уставшие, молчаливые рабы, скованные между собой за лодыжки. Звяканье их цепей о камни и свист хлыста, гуляющего по их спинам, — вот и все звуки, нарушающие тишину. Корелия слыхала про этих несчастных: их держали в бараках при больших поместьях и заставляли работать до полного изнеможения; редко кому удавалось прожить дольше двух лет. Но она никогда еще не видела их так близко. Какой-то раб нашел в себе силы поднять голову и встретился с ней взглядом. Это было все равно что заглянуть в преисподнюю.
И все же Корелия не пошла на попятный, даже когда с наступлением ночи дорога окончательно опустела и в темноте трудно стало разглядеть вехи акведука. Успокаивающая картина — виллы, разбросанные по пологим склонам горы, — постепенно исчезла, сменившись мерцающими во тьме пятнышками факелов и светильников. Лошадь перешла на шаг, и Корелия покачивалась в седле в такт размеренным шагам.
Было жарко. Хотелось пить. Конечно же, Корелия забыла прихватить с собой воду — об этом всегда заботились рабы. Одежда натерла вспотевшую кожу. Лишь мысль об акварий и грозящей ему опасности заставляла Корелию двигаться вперед. А вдруг она опоздала? Вдруг его уже убили? Корелия всерьез задумалась, застанет ли она его в живых. Но тут душный воздух загустел и наполнился гудением, а в следующее мгновение слева, откуда-то из глубин горы донесся грохот. Кобыла попятилась, встала на дыбы и едва не сбросила хозяйку; поводья выскользнули из вспотевших пальцев Корелии, а влажным ногам трудно было с достаточной силой сжать бока лошади. Когда кобыла вновь опустилась на все четыре ноги и галопом помчалась вперед, Корелия удержалась лишь благодаря тому, что изо всех сил вцепилась в густую гриву лошади.
Кобыла проскакала не меньше мили, прежде чем пошла помедленнее, и у Корелии наконец-то появилась возможность поднять голову и оглядеться по сторонам. Оказалось, что лошадь сошла с дороги и легким галопом скачет куда глаза глядят, напрямик. Девушка услышала журчание воды. Лошадь, должно быть, тоже услышала или почуяла воду, поскольку развернулась и пошла на этот звук. До сих пор Корелия мчалась, прижавшись щекой к лошадиной шее и крепко зажмурившись. Теперь же, подняв голову, она увидела белые груды камней и невысокую каменную стену, которая словно ограждала огромный источник. Лошадь опустила голову и стала пить. Корелия прошептала несколько ласковых слов и осторожно, чтобы не спугнуть кобылу, соскользнула на землю. Ее трясло от пережитого потрясения.