— А эти два? — спросила Корелия.
Последние два свитка настолько отличались от остальных, что можно было подумать, будто они вовсе не связаны между собою. Во-первых, они были куда новее, и цифр в них не было. Первый свиток был написан по-гречески.
«Вершина почти совершенно ровная и полностью бесплодная. Почва на вид напоминает золу, и повсюду виднеются пещероподобные каменные ямы, изглоданные огнем. Складывается впечатление, что некогда этот район был охвачен пламенем, и огонь горел в кратерах, но впоследствии угас, лишившись топлива. Несомненно, именно в этом кроется причина плодородия окружающих земель — скажем, как в Цетане: говорят, что вокруг нее почва насыщена пеплом, выброшенным Этной, и потому там так хорошо растет виноград. Обогащенные почвы одновременно содержат вещества, которые горят, и вещества, которые способствуют плодородию. Если они перегружены обогащающими веществами, то способны вспыхнуть, как это бывает со всеми веществами, содержащими в себе серу; но когда сера выделится и огонь погаснет, почва начинает походить на пепел. Тогда она подходит для сельского хозяйства».
Аттилий перечитал этот папирус дважды, поднеся его поближе к факелу, прежде чем убедился, что понял, о чем тут идет речь. Потом он передал свиток Корелии. Вершина? Вершина чего? Возможно, Везувия — других вершин в окрестностях не имелось. Но неужели Экзомний — ленивый, стареющий, сильно пьющий, любящий шлюх Экзомний — не просто нашел в себе силы в такую засуху подняться на Везувий, но еще и записал свои впечатления по-гречески? Что-то не верится. Да и стиль... «Пещеро-подобные ямы, изглоданные огнем... плодородие окружающих земель...» Акварии так не разговаривают. Очень уж это... литературно. Вряд ли Экзомний стал бы изъясняться подобным образом — и вряд ли он владел эллинским лучше, чем Аттилий. Должно быть, он откуда-то переписал этот отрывок. Или кто-то переписал это для него. Например, писец из общественной библиотеки на форуме.
Последний папирус был подлиннее, и написан он был на латыни. Но содержание его было не менее странным:
«Луцилий, милый мой друг, до меня только что дошла весть о том, что Помпеи, славнейший город Кампаньи, дотла разрушен землетрясением, потревожившим также близлежащие области. Кроме того, часть Геркуланума также лежит в руинах, и даже те здания, которые остались стоять, покрыты трещинами и непрочны. В Неаполе также разрушено много частных домов. К этим бедствиям добавились и другие: говорят, что отары в сотни овец передохли, статуи потрескались, а некоторые люди сошли с ума и бродили, не в состоянии позаботиться о себе. Я слыхал, что особенно много овец передохло в окрестностях Помпей. Только не думай, что они подохли от испуга. Говорят, что мор зачастую начинается после сильных землетрясений, и в этом нет ничего удивительного. В земных глубинах таится множество смертоносных веществ. Уже сама тамошняя атмосфера, затхлая то ли от какого-то изъяна, кроющегося в земле, то ли от неподвижности и вечной тьмы, способна причинить вред тем, кто дышит ею. Я ничуть не удивлен тем, что пострадали именно овцы: овцы — слабые создания, и поскольку они держат головы опущенными, они первыми подвер-гаются влиянию отравленного воздуха. Если подобный воздух будет выделяться в больших количествах, он может повредить и людям; но он, как правило, рассеивается среди чистого воздуха, прежде чем поднимется достаточно высоко, чтобы причинить этот вред».
И снова стиль показался Аттилию слишком цветистым для Экзомния, а почерк — слишком уж профессиональным. Да и кроме того, с чего бы Экзомний стал писать, что до него только что дошла весть о землетрясении, произошедшем семнадцать лет назад? И кто такой этот Луцилий? Корелия придвинулась поближе к Аттилию и заглянула в папирус. Инженер почувствовал аромат ее духов, дыхание девушки коснулось его щеки, а грудь прижалась к его руке.
— Ты уверена, что эти два папируса связаны с остальными? — спросил Аттилий. — Они не могут относиться к чему-то другому?
— Они все лежали в одном ларце. А что они означают?
— А ты не видела человека, который принес ларец твоему отцу?
Корелия покачала головой.
— Нет. Я только слышала его голос. Они говорили о тебе. И то, что они сказали, заставило меня отправиться к тебе. — Она придвинулась еще ближе и понизила голос. — Отец сказал, что он не хочет, чтобы ты вернулся из этой экспедиции живым.
— Да ну? — Аттилий заставил себя рассмеяться. — И что же сказал тот, второй?
— Он сказал, что это несложно устроить. Воцарилась тишина. Аттилий почувствовал прикосновение — холодные пальцы Корелии осторож-но коснулись его свежих порезов и ссадин, — а потом она положила голову ему на грудь. И на миг — впервые за три года — Аттилий позволил себе насладиться ощущением близости женского тела.
Так вот каково это — быть живым. Он уже и забыл.
Через некоторое время Корелия уснула. Аттилий осторожно, чтобы не разбудить девушку, высвободил руку. Он оставил ее спать, а сам вернулся обратно к акведуку.
Ремонтные работы достигли решающей стадии. Рабы уже закончили извлекать из туннеля битый камень и начали спускать туда кирпичи. Аттилий осторожно кивнул Бребиксу и Мусе; они стояли в сторонке и о чем-то разговаривали. При приближении Аттилия они замолчали и посмотрели туда, где осталась лежать Корелия, но инженер не счел нужным удовлетворять их любопытство.
Он был охвачен смятением. В том, что Экзомний оказался продажен, не было ничего удивительного, и с этим акварий смирился. Он предполагал, что исчезновение Экзомния объяснялось именно его бесчестностью. Но остальные документы — запись на греческом и этот отрывок из письма — представляли эту загадку в совершенно ином свете. Похоже было, что Экзомния беспокоило состояние почвы, в которой пролегала Августа — почвы, насыщенной серой, — и произошло это самое меньшее за три недели до того, как акведук оказался перекрыт. Он забеспокоился достаточно сильно, чтобы . добыть подлинные чертежи Августы и обратиться за интересующими сведениями в общественную библиотеку Помпей.
Аттилий обеспокоенно посмотрел вниз, в главный водовод. Ему вспомнилась реплика Коракса, брошенная накануне вечером еще там, в Писцине Мирабилис: «Я вот что тебе скажу: он знал эту воду, как никто иной. Он бы это предвидел», — и свой собственный ответ: «Возможно, он и вправду это предвидел. Потому и бежал». И впервые его посетило предчувствие чего-то ужасного. Аттилий не мог определить сути этого предчувствия, но вокруг происходило слишком много необычного: авария на главном водоводе, подземные толчки, источник, прямо на глазах уходящий в землю, появление серы в воде... Экзомний тоже это чувствовал.
В туннеле замерцали огни факелов.
— Муса!
— Что, акварий?
— А откуда Экзомний родом?
— С Сицилии, акварий.
— Я знаю, что с Сицилии. Откуда именно?
— Откуда-то с запада. Кажется, из Цетаны. — Муса нахмурился. — А что?
Но акварий не ответил. Он смотрел на мрачную громаду Везувия, высящуюся по другую сторону узкой, залитой лунным светом равнины.