При его прикосновении она замерла. Глаза метнулись к его рту.
— Да. Спасибо.
Не следовало ему вновь дотрагиваться до нее. Он знал это еще до того, как протянул руку. Но был не в силах остановиться. Как не в силах был не провести большим пальцем вдоль скулы и не вообразить, каково было бы попробовать ее на вкус прямо там, где кожа такая мягкая и тугая. Легкий поцелуй, короткое прикосновение языка, мягкое скольжение зубов…
Потребовалась огромная сила воли, чтобы дать руке естественно упасть. Желание отдернуть ее было почти таким же сильным, как желание обхватить пальцами затылок и привлечь Уиннифред ближе.
— Не за что. — Из-за рева крови в ушах голос его прозвучал приглушенно. — Если еще что-то нужно, только попросите.
Он сказал себе, что это предложение — немногим больше, чем простая формальность. Это то, что обычно джентльмен говорит леди перед тем, как уйти. Подозрение, что он в эту минуту согласился бы на любую ее просьбу, было старательно игнорировано.
Уиннифред ничего не сказала, словно и не слышала его. Глаза ее, осознал он с растущей неловкостью, были все еще устремлены на его рот.
Он сделал внушительный шаг назад.
— Ну что ж, если больше ничего…
Осознание, что он собирается уходить, кажется, вывело ее из задумчивости.
— Что? — Она коротко нахмурилась и, к его огромному облегчению, похоже, пришла в себя. — О да, постойте, я кое-что хотела бы, если это не слишком сложно. Вы завтра едете в город?
— Думаю, да. — Поручение за несколько миль. Он определенно поедет. — Вам что-нибудь нужно?
— Шоколад. До вашего приезда я его не пробовала, но теперь, когда попробовала, кажется, не могу остановиться. Никогда в жизни не пила ничего вкуснее. У меня осталось всего на одну чашку.
— Боюсь, то немногое, что я привез, — это все, что было в запасе у мистера Макдэниела. Следующая партия придет не раньше чем через… две недели.
— Две недели? Мы к тому времени уже будем в Лондоне.
Разочарование в ее голосе терзало его. Она не должна ждать до Лондона, и без того она ждала двенадцать лет.
— Я съезжу в Лэнгхолм.
— За шоколадом? — Она рассмеялась и отмахнулась. — Не глупите. Благодарю за предложение, но я еще не настолько избалована. Подожду до Лондона, а последнюю чашку приберегу для какого-нибудь особого случая.
— Какого, например?
— Ну, я пока не знаю. Что-нибудь памятное. Мой первый грациозно выполненный реверанс. — Он усмехнулся, и она взглянула на него. Когда же Уиннифред снова заговорила, то с такой нерешительностью, что он занервничал. — Я бы хотела попросить вас еще кое о чем.
Он надеялся, это очередное поручение.
— Я к вашим услугам.
— Вам… вам не трудно было бы иногда делить с нами трапезу? Я знаю, вы предпочитаете есть в своих комнатах, — торопливо добавила она, словно догадалась о направлении его мыслей, — но если Лилли время от времени будет отвлекаться, это здорово облегчит ее бремя, я думаю, как и мое. Когда больше нечего делать и не о чем думать, она становится немножко фанатичной в отношении этой поездки. Мне кажется, это нехорошо.
— Она увлечена.
— Она чуть ли не помешана. Лорд Гидеон… — Она сглотнула, посмотрела на него с надеждой, и он понял, что не сможет ей отказать. — Гидеон, пожалуйста.
Это всего лишь одна-две трапезы. Всего лишь час в присутствии дуэньи и на другой стороне крепкого дубового стола. Он справится.
— Конечно, — услышал он сам себя. — Непременно.
Она просияла.
— Спасибо!
— Для меня это будет удовольствием. — И пыткой. — Если больше ничего…
— Вообще-то есть еще кое-что.
Тысяча чертей.
Он тяжело оперся о свою трость.
— И что же это?
Она неловко переступила с ноги на ногу и убрала руки за спину, словно чтобы не дать им нервно теребить что-нибудь.
— Я понимаю, что теперь не лучшее время упоминать об этом, но я уже давно собиралась поговорить с вами об этом и не могла. Вы часто уезжаете или не желаете, чтоб вас беспокоили. — Она поморщилась от собственных слов. — Я не хотела, чтоб это прозвучало как жалоба или как упрек. Просто…
— Я понимаю. — Он действительно сделал трудным, почти невозможным для нее разговор с ним. Что есть, то есть. — О чем вы хотели поговорить?
— Я… мне хотелось бы начать с того, что вы мне нравитесь.
Черт, черт, черт.
Он медленно кивнул:
— Вы тоже мне нравитесь, Уиннифред…
— Я хочу, чтоб вы поняли… то, что я собираюсь сказать, не означает, что я не благодарна вам за все, что вы сделали, но Лилли я люблю больше. Она, несмотря на то что мы не родственники по крови, моя сестра.
Гидеон был озадачен этим новым поворотом. Он снова кивнул, не вполне понимая, куда она клонит:
— Конечно.
— Она радуется этой поездке, как ребенок.
— Нисколько не сомневаюсь в этом.
— И возлагает на нее огромные надежды.
— Вполне естественно.
— Она… Эта поездка… — Уиннифред в расстройстве сжала губы. — Лилли теперь в таком положении… в положении…
— Выкладывайте, Уиннифред.
— Хорошо. — Она коротко кивнула, вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза. — Если кто-то обидит или разочарует ее в Лондоне, кто угодно, по какой угодно причине, я вырежу ваше сердце и съем его сырым.
Он ни секунды не сомневался, что она попытается. И почувствовал почти неудержимое и определенно неуместное желание рассмеяться. Не над ней, а над своим восхищением ею. Она пригрозила ему почти серьезно. И не ради себя, а ради Лилли. И не раньше, чем высказала свои просьбы.
Очаровательная, умная красотка.
— Что заставляет вас думать, что я позволю случиться чему-то дурному?
За исключением явной причины, что он не имеет намерения брать на себя ответственность за них после того, как они прибудут в Лондон. Но Уиннифред не может этого знать.
— Ничто не заставляет меня так думать. Просто хочу, чтоб вы знали: я считаю вас лично ответственным за счастье Лилли.
— Эта ноша несколько тяжеловата для мужчины, вы не считаете?
Она подумала.
— Нет.
— Понятно. — Он почувствовал, как дергаются его губы, несмотря на попытки держать их плотно сжатыми. — Что ж, я сделаю все от меня зависящее, чтобы у Лилли было счастье, а мои внутренние органы оставались… внутренними.
Она кивнула, очевидно, удовлетворенная.
— Спасибо. И прошу прощения за необходимость этой беседы.